Опальный принц

Делибес Мигель

— Подумаешь, пуговица.

— Это не пуговица. Это пластинка.

— Ну конечно пластинка.

— Да, да, пластинка.

Хуан подошел к книжному шкафу и толкнул рукой раздвижную дверцу. Он пошарил среди хлама, и вдруг его глубокие черные глаза засветились: рука наткнулась на пробковое ружье без курка и предохранителя. Хуан приложил его к плечу, прицелился, зажмурив один глаз, и сделал «та-та-та», поводя ружьем по сторонам. Кико подошел сзади. Он положил пуговицу в карман; брови его вопросительно вздернулись.

—

Хуан, — сказал он.

— Что тебе?

— Что такое хрен?

— Хрен?

— Ага.

Хуан сильно оттопырил нижнюю губу и втянул голову в плечи.

— Не знаю, — признался он.

— Мама говорит, что это грех.

Хуан немного подумал.

— Может быть, дудушка, — сказал он наконец.

— Дудушка? А дудушка — это грех, Хуан?

— Да, грех ее трогать.

— А если чешется? У меня чешется, когда я описаюсь.

— Ну уж не знаю, — ответил Хуан. Он снова поднял ружье, прижал приклад к плечу, прицелился в брата и дал очередь.

— Я индеец? — спросил Кико.

— Нет.

— Это не покорение Дальнего Запада?

— Нет. Это папина война.

Кико отбежал в сторону и спрятался за креслом, обтянутым винилом.

— Ты будешь отрядом плохих, — сказал Хуан.

Они обменялись десятком-другим выстрелов, и наконец Хуан запротестовал:

— Ты уже убит. Я должен убить больше ста плохих, как наш папа. Ну давай же умирай!

Кико неподвижно растянулся на полу, зажав в правой руке тюбик от зубной пасты; из-под опущенных век он следил за Хуаном. Хуан подошел ближе.

— А крови не видно, — разочарованно сказал он.

— Крови?

— Да, ты должен быть весь в крови.

— Маврик умер, а крови на нем не было.

— Так его же не убили на войне, — ответил Хуан.

Он подошел к книжному шкафу, выдвинул ящик, и перед его глазами предстал целый ряд бутылочек с тушью. Он быстро перебрал их одну за другой.

— А красной нет.

Но, не успев договорить, он уже умчался в ванную и вернулся оттуда с пузырьком фукорцина.

— Ложись, — приказал он сияя.

Набрав фукорцина в пипетку, он капнул красной жидкостью на лоб Кико, на руки и колени, для пущего эффекта сделал несколько пятен на полу и отступил, издали любуясь своей работой. Наконец он широко улыбнулся.

— Теперь ты и вправду похож на убитого на войне, — довольно признал он.

Но Кико уже надоело лежать, он зашевелился и при этом смазал штанишками свежие пятна на полу. Вскочив, он сказал:

— Я хочу в уборную.

— Ох, беги же скорее, — испуганно сказал Хуан.

Кико вошел в розовую ванную, повозился и наконец приподнял штанину. Делая свои дела, он улыбался — просто так — и беззаботно напевал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Покончив, он вернулся к брату. Хуан наставил на него ружье и закричал:

— Стой! Ну а сейчас, приятель, я буду иметь счастье всадить тебе пулю в лоб.

Кико улыбался, не понимая. Хуан добавил:

— Ты должен поднять руки, Кико.

Кико поднял руки.

— А теперь, — продолжал Хуан, — ты вытаскиваешь пистолет и стреляешь в меня.

Кико неловко пошарил в кармане, вытащил тюбик из-под пасты и навел его в сторону брата:

— Пум!

— Нет, — поправил его Хуан. — Сперва скажи: «Получай, каналья!»

— Получай, каналья, — сказал Кико.

— Нет, — настаивал Хуан. — Потом говори «пум!».

— Пум! — сказал Кико.

— Да нет же, — начал сердиться Хуан. — Сначала надо сказать: «Получай, каналья!»

— Получай, каналья.

— Не так! — закричал Хуан. — Говори: «Получай, каналья, пум!»

— Получай, каналья, пум! — повторил Кико.

Хуан, сжимая ружье, картинно растянулся на полу.

— Готово, — улыбнулся Кико. — Я тебя убил.

Хуан не спешил вставать. Он выпустил ружье и скрестил руки на животе. Кико сказал:

— Готово, вставай, Хуан.

Но Хуан не шевелился. Он закатил глаза и забормотал, словно читая заупокойную молитву:

— Я, Хуан, преставился вчера, причастившись святых даров и осененный благодатью…

— Нет, Хуан, — сказал Кико. — Вставай!

Хуан продолжал:

— Мои отец, мать, братья и сестры потрясены горькой утратой и возносят молитвы за упокой моей души.

— Вставай, Хуан, — повторил Кико.

Хуан приоткрыл глаза, взглянул на абажур с широкими крыльями и сказал загробным голосом:

— И черт с длинным хвостом и острыми рогами…

— Нет, Хуан, вставай! — завопил Кико.

Тут же послышался плач девочки. Хуан мигом вскочил.

— Крис проснулась, — сказал он.

Оба они вошли в комнату, где лежала девочка, повторяя «а-та-та»; Хуан раздвинул шторы, а девочка улыбалась им, надувая толстые щечки. Кико откинул одеяльце, потрогал ее задик и выбежал в коридор, крича:

— Доми, Крис написала в кроватку!

Потом он направился в гостиную и еще под дверьми прокричал свою новость. Мама сидела с тетей Куки, которая, поглядев на него, сказала «ох» и принялась смеяться, а Мама переполошилась:

— Боже мой, кто тебя так разукрасил?

Кико остановился посреди комнаты.

— Как? — спросил он.

— Как, как, — повторила Мама, вставая с места. Схватив его за руку, она резко крутанула его. — А это еще что такое? Господи, новые штаны, — и она дважды шлепнула его по попке. — Витора, Доми!

Вошла Витора и, увидев красные пятна на лбу, на руках, на коленях и сзади на штанишках, не на шутку испугалась.

— Господи, — сказала она. — Точно Христосик на кресте.

4 часа