Опаловый соблазн

Бернард Рене

Собственные научные амбиции теперь казались Дариусу мелочью по сравнению с его потребностью видеть Елену невредимой.

Во время лихорадочных снов и мучений обратной поездки в Шотландию Дариус сделал для себя новое открытие — на что способен простой человек, когда дело касается любви.

Любовь не ищет равновесия; она не просит вознаграждений или счастья в конце. Он может любить ее без! надежды. Может заботиться о ней, если поборет собственные эгоистичные желания.

Дариус попытался сесть, сдерживая стон.

Он

собирался, как только к нему вернутся силы, рассказать ей правду о себе и был уверен, что после этого Елена воздержится от поцелуев и не станет поощрять его привязанность.

Затем, получив возможность действовать, не отвлекаясь, он посвятит себя избавлению Елены от ужасно брака и проследит, чтобы ее финансовое и физическое будущее не зависело от воли какого-либо мужчины.

А когда он помашет вслед ее экипажу или отвезет ее в ее новый дом, он сможет вернуться сюда и, сидя в луже грязи, тосковать сколько захочет.

Так он заслужит свое несчастье, и в этом есть странное утешение.

Потому что он поступит достойно и будет честен с ней.

Глава 14

Утром Дариус объявил, оставив без внимания возражения экономки, что будет проводить дни в своей библиотеке, а не лежать в кровати, уставившись в потолок.

— Несмотря на привлекательность потрескавшейся штукатурки, я гораздо лучше отдохну, читая у себя в кабинете в приятном обществе Елены, если она согласится…

— Она согласится, — твердо сказала Елена от двери.

— Кто я такая, чтобы мешать человеку убивать себя? закатила глаза миссис Макфедден.

— В том-то и дело, миссис Макфедден, — улыбнулся Дариус. — Можно мне еще немного этого чудесного мятного чаю? Клянусь, он творит чудеса с моей больной грудью.

У пожилой женщины порозовели щеки, и она, откровенно разнервничавшись, всплеснула руками.

— Я принесу чайник, но единственное чудо, которое я вижу, так это то, что вы еще стоите! Не нужно бросать на меня этот проникновенный взгляд и думать, что я смягчусь!

Она вышла прежде, чем он успел поблагодарить ее, а всю сцену завершил смех Елены.

— Вам следует быть более осмотрительным, — мягко упрекнула его Елена. — Чтобы проучить вас, она положит в чай не только мяту.

— Я знаю. — Сев в кресло у камина, он достал из кармана короля. — Думаю, она беспокоится, а от ворчания ей становится легче. А это… — Дариус поднял черную фигуру в короне. — Спасибо за ваш жест. Он был неожиданным, и я никогда его не забуду.

Он поставил фигуру на доску, и Елена заняла место напротив него.

— А вам за ваш, — отозвалась она и, сняв с шеи ленточку с привязанной к ней королевой, развязала ее. — Я все время не снимала ее.

Она поставила белую королеву на поле, и Дариусу пришлось проглотить комок, образовавшийся у него в горле, когда он снова увидел их выстроившиеся армии.

— Наши талисманы хранили нас, — заметил он.

— Вы, оказывается, суеверны, сэр? — поддразнила она его.

— Вовсе нет, — покачал он головой. — Единственное, к чему я постоянно возвращаюсь во всех своих исследованиях, — это безоговорочная уверенность в том, что люди по сути своей одинаковы, независимо от того, где они обитают — во дворцах или в грязных лачугах. Я думаю, мы все гораздо больше похожи, чем нам кажется.

— Но в культурах, с которыми мы встречаемся, существует масса различий, — нахмурившись, возразила она.

— На поверхности — возможно, — покачал головой Дариус. — Но в глубине, думаю, мы все хотим одного и того же — счастья, достатка, безопасности и семьи.

— Это похоже на рай. Но все зло и распри…

— …являются результатом нашей всеобщей способности к добру или злу, в зависимости от того, как мы себя реализуем, — перебил он ее и откинулся в кресле. — Не больше и не меньше. Возможно, наши взгляды окрашивает особенность местной религии. В Индии Джозайя считал, что религия индусов имеет свой, более тонкий смысл.

— Мне не нравится религия этой страны, мистер Торн. — Изабель поежилась. — В частности, эти «Законы Ману»…

— И что с ними? — мягко спросил он.

— Они несправедливы к женщинам! — выпалила она.

— Некоторые из них, но не все так плохи. Существует изрядное количество тех, что напоминают об уверенности в себе и необходимости говорить правду, — с грустной улыбкой сказал он. — У меня было много времени подумать, что я скажу, если снова увижу вас.

— «Если»?

— Ну, между приступами натужного кашля где-то за пределами Йорка и размышлением над тем, что вы, возможно, не захотите дожидаться моего возвращения… у меня возникли сомнения, — пожал он плечами. — Елена, я всего лишь человек.

— Прежде чем вы скажете что-нибудь еще, — начала она, нервно расправляя юбки, — я должна знать, мистер Торн. До отъезда в Лондон вы… целовали меня.

— Целовал.

— А после возвращения — нет. Вы были больны и просили миссис Макфедден позаботиться о вас. Я бы охотно… ухаживала за вами, но… мне не хватало смелости войти. Вы поправляетесь и… — Она в упор посмотрела на него светло-голубыми глазами, полными переживаний. — Ваши чувства… изменились?

— Нисколько. Наоборот, там, где это касается вас, я только больше уверен в них.

— О-о! Тогда почему, мистер Торн, мы сидим так официально, разделенные шахматной доской?..

— Потому что я обязан кое в чем признаться — так как не должно быть ничего, что я скрыл бы от вас. Я хочу, чтобы вы никогда не могли обвинить меня в том, что я не был честен.

— Да.

— Помните, вы как-то спросили, был ли я влюблен?

— Да.

— Не был никогда. Я не подпускал близко к себе ничего, что угрожало моему внутреннему понятию самодисциплины, и любовь в том числе.