Опаловый соблазн
Шрифт:
— Открывающий гамбит, — подсказал он, шутливо заворчав. — А теперь дальше, к рокировке.
В шахматах рокировкой называют особый ход, когда единственный раз за партию королю позволено передвинуться в сторону ладьи, а ей стать за ним. Но в этот момент Дариус надеялся переопределить этот маневр в собственных интересах.
Раздвинув бедрами ей ноги, Дариус лег на нее и, оказавшись в уютной гавани, оперся на локти и заглянул ей в глаза.
— Я ладья.
— Хорошо. — Улыбнувшись, она обхватила его ногами за талию, чтобы удержать на месте. — И
— Миттельшпиль, середина игры, — засмеялся он, провокационно двигая бедрами по ее бедрам.
Она всхлипнула, из осторожности стараясь не показать вновь вспыхнувшего желания.
— Миттельшпиль, — шепотом повторила она.
Головка его члена превратилась в совершенно темную шишку размером со сливу, и в тот момент, когда чувствительный кончик коснулся скользкого тепла ее тела, Дариус был вынужден прикусить губу, чтобы удержаться и не устремиться вперед, желая взять все, что предлагалось.
Вместо этого он заставил себя входить в нее медленно, дюйм за дюймом, хотя дыхание у него вырывалось отрывистыми вздохами и он едва не терял сознание от того, как ее тело обхватывало его член. Он вошел без ожидаемого сопротивления, так как Елена подняла бедра и покачала ими, чтобы принять его, и еще шире раскинула ноги, впуская его. Он нажал, а потом отступил, только чтобы двинуться вперед с большей скоростью и силой, и мгновенно усвоил смысл следования извечным инстинктам.
«О Господи, никогда не думал, что можно получать такое удовольствие от миттельшпиля…»
Изабель не знала, плакать или кричать от счастья. Никакой боли, которой она ожидала, помня свои отношения с мужем, так и не возникло. Вместо этого каждое прикосновение Дариуса приводило ее к новому пониманию отношений между мужчиной и женщиной. Сильные и нежные руки Дариуса то умиротворяли, то возбуждали ее, уводя за все границы и давая возможность испытать блаженство освобождения и заново понять, что значит быть женщиной.
Тем не менее, когда его член в первый раз прижался к ее входу, она ощутила легкий укол тревоги, так как он был вдвое больше, чем у ее мужа, а Изабель давно научилась ненавидеть вторжение в свое тело.
Честно говоря, она приготовилась просто молча терпеть.
Но страх исчез еще до того, как она полностью осознала его. Почти сразу же ее тело начало звенеть от восхитительного напряжения, обещавшего еще один оргазм, когда его член, растянув ее напряженную плоть, медленно погрузился почти до самой глубины ее изголодавшейся души.
Изабель никогда не чувствовала себя такой живой. Закрыв глаза и откинув назад голову, она прижималась к Дариусу, и ее воспоминания сгорали в огне этой захватывающей игры. Признав свое падение, Изабель отбросила все претензии изображать достойное леди равнодушие. Она непроизвольно покачивала бедрами, направляя его глубже, и встречала выпад за выпадом, пока все ее мысли не унеслись волнами необузданного вожделения.
Изабель открыла глаза и, потянувшись вверх к Дариусу, беззастенчиво лизнула солоновато-сладкий огонь у основания шеи и поцеловала жилку, бьющуюся у него под кожей. Ей захотелось окунуться в это удовольствие, и она застонала, когда раскаленная спираль внутри ее начата раскручиваться с невыносимой силой.
Это был новый и чудесный вид мучений.
Изабель взяла в ладони его лицо и, притянув к себе его рот, так страстно поцеловала, что Дариус замер совершенно неподвижно, чтобы она получила то, чего жаждала. Она ласкала его язык и упивалась влажным бархатом его губ, а он в ответ повторял ее движения.
Каждый поцелуй воспламенял следующий, каждое восхитительное прикосновение губ к губам только сильнее разжигало ее потребность.
Эндшпиль.
Тело Дариуса бесконтрольно трепетало, а ее поцелуи превращали его чувства в бешеный шторм, который рвался на свободу. Его член был до боли горячим и тяжелым. Ее влажный канал вокруг него был единственным облегчением — и одновременно эротическим мучением, когда ее внутренние мышцы сжимали и отпускали его в примитивном ритме, вызывая желание двигаться в ней все напористее и напористее.
И не только это.
Внезапно желание превратилось в потребность, как будто жизнь зависела от подчинения охватившей его жгуче-сладостной жажде.
Больше. Больше всего, что было Еленой.
Шах.
Она крепко обнимала его, а ее лодыжки, лежавшие у него на спине, подталкивали его скользить по ее центру и направляли все глубже, пока он уже не мог сказать, где кончается его тело и начинается ее.
Дариус зажмурился. Все его существо струей выплеснулось в ее тело, и восторг, острый как кнут, вырвался на свободу, исторгнув из него крик истинного наслаждения. Дариус, разумеется, знал способности своего тела, но это было окончание, подобного которому он не испытывал в одиночку. Елена выгнулась под ним, и ее крик, эхом присоединившийся к его возгласу, вернул Дариуса в настоящее.
Обхватив его ногами за талию, Изабель, стремясь насладиться прикосновением к его телу, тянулась вверх и, прижимаясь к нему грудями, бесстыдно водила затвердевшими сосками по волосам у него на груди.
Шах и мат.
— Ты… сдаешься? — спросил он, хватая воздух.
— Это был великолепный… пат. — Она вздохнула. — Дариус, я отказываюсь думать об этом… как о победе и поражении.
Он улыбнулся потолку.
— Высшая философия и, вероятно, признак мудрости. Хотя, несомненно, это больше похоже на победу…
Она шутливо толкнула его в плечо, оба рассмеялись, и все закончилось тем, что они, снова обнявшись, лежали в своем гнездышке. Некоторое время они, накрывшись импровизированным одеялом из снятой одежды и пледом с кресла у окна, нежились на подушках и тихо разговаривали, глядя на огонь.
— Господи, ты такая красивая.
— Ты так думаешь?
— Да. Я… я не поэт, Елена, не проси меня описывать тебя. У меня ничего не получится, и ты меня прогонишь — между прочим, я не собираюсь терпеть такое наказание.