Опасная фамилия
Шрифт:
Из спальни вышла Надежда Васильевна, одетая по-дорожному. Чемоданов при ней не было. Она сказала, что ее вызывают на допрос в охранное отделение, утром пришла телеграмма. И хоть изо всех сил старалась не выдать волнения, Серж видел, чего это ей стоило. Он заявил, что одну ее не отпустит, даже если его прямо там арестуют. Надежда Васильевна пыталась слабо возражать, но Серж и слушать не стал. Только сменил вчерашнюю сорочку и пригладил волосы.
Карета их уж ждала. Каренины приехали на станцию Новый Петергоф и успели как раз на десятичасовой поезд. В дороге Надежда Васильевна смотрела в окно, а Серж не нашел в себе сил, чтобы развлекать ее шутками. Так было привычнее. Чаще всего, когда они оставались вдвоем, они молчали или обменивались короткими фразами о здоровье сына или каких-то домашних мелочах. Других тем для разговора у супругов не находилось. Серж этого не замечал, как не замечают собственных привычек. И только оказавшись запертым с ней в купе, он ясно ощутил, как мало осталось между ними общего, кроме привычек и необходимости воспитывать сына. Почувствовав это так остро, он испугался сделанного открытия, оттолкнул его, не желая верить, и постарался списать все на нервные потрясения, выпавшие на долю их семьи.
Офицер, дежуривший на входе в охранное отделение, отказался впустить Сержа. На него не заказан пропуск, никаких распоряжений о его визите не имелось. Настаивать было бесполезно. Надежда Васильевна попросила не волноваться и даже не ждать ее. Ничего плохого с ней не случится, ответит на вопросы, и только. Она даже вымученно улыбнулась. У Сержа сжалось сердце. Выдав какую-то розовую бумажку, офицер позволил ей пройти. Надежда Васильевна поднялась по темной лестнице, и вскоре ее фигура, такая знакомая и беззащитная, растаяла окончательно. Сержу было указано, что находиться здесь посторонним не дозволяется.
Он вышел на Мойку и ходил взад и вперед по узкой набережной. Ему казалось, что за каждым окном дома, нависавшего пузатой громадой, происходит что-то ужасное, Надежду Васильевну подвергают пыткам, кричат на нее и, может быть, бьют по лицу. От этих мыслей Серж пришел в такое возбуждение, что готов был идти на штурм. Ему казалось, что прошло ужасно много времени и что так долго невозможно допрашивать невиновного человека, если не хотят взвалить на него чужие грехи.
Он проверил часы. Оказалось, что не прошло и четверти часа. Вид его привлекал внимание прохожих. На него оглядывались и долго смотрели, сворачивая шею. Особое любопытство проявляли кухарки, идущие с корзинами на Круглый рынок, располагавшийся поблизости. Им страсть как хотелось узнать, для чего это прилично одетый господин ведет себя как гимназист перед экзаменом: то за перила набережной схватится и начнет их трясти, то побежит от каменной тумбы до ворот охранного, то вдруг кулаком по ладони ударит.
Следующие четверть часа Серж извелся окончательно. Когда дверь открылась и из нее вышла Надежда Васильевна, целая и невредимая, только несколько бледная, он даже не поверил. Серж подбежал и принялся торопливо расспрашивать, что с ней сделали, не позволили ли какой-нибудь грубости. Надежда Васильевна отвечала односложно. Можно было понять, что допрос дался ей нелегко. Серж предложил немедленно куда-нибудь отправиться, чтобы позавтракать, развеяться и забыть обо всех страхах. Он готов весь день кататься и развлекать супругу, даже в контору не пойдет.
Надежда Васильевна выслушала его бурные объяснения и ничего не ответила. Серж принял ее молчание за согласие и просил обождать буквально минутку, пока он сбегает за извозчиком. Поблизости, как нарочно, ни одного не имелось. Надежда Васильевна его остановила.
– Мне сказали там… – он кивнула на ворота охранки, – … что тебя подозревают в отравлении графа Вронского… Не перебивай, это еще не все. Следователь уверен, что именно ты убил своего отца и ту девицу… А еще дядю Стиву и несчастного Левина… Они просили, чтобы я дала на тебя показания… Молчи! – вскрикнула она. – Я не хочу слышать твоих объяснений! Я знаю, как ты умеешь убеждать. Я всего лишь слабая глупая женщина… Оставь меня. Мне надо побыть одной… Возможно, будет лучше на некоторое время мне уехать… Мне тяжело находиться рядом с тобой и думать, что ты…
Она не договорила и, зажав рот ладошкой, торопливо пошла от него прочь. Серж остался на месте. Ему показалось, что вокруг стало удивительно тихо, как будто он лишился слуха. Опомнившись, он обнаружил, что у дверей стоит жандармский поручик и внимательно на него смотрит.
– Господин Каренин, – сказал поручик Вронский официальным тоном. – Имею честь сообщить вам, что я отказался вести дело о смерти балерины Остожской по причине личной ненависти к вам и невозможности объективно вести расследование. Начальство мое ходатайство удовлетворило. Также хочу сообщить: я знаю, что это вы отравили моего отца, графа Вронского, и сделаю все, чтобы вы не остались безнаказанным. Я готов вызвать вас на дуэль, но знаю вашу фамильную трусость и не считаю нужным пачкаться вашим отказом. Но если вы только соизволите, я всегда к вашим услугам. Честь имею…
Вронский прикоснулся к фуражке, круто развернулся, как на армейском плацу, и скрылся за дверью.
Серж подумал, куда бы ему теперь деваться. Так, чтобы спрятаться и зарыться, чтобы его не нашли и не трогали хотя бы до вечера. Только одно место у него осталось. Он нашел извозчика и приказал ехать на Вознесенский проспект, к «Англии».
Ольга долго не открывала, хотя в такой час должна быть у себя. Актрисы рано не просыпаются. Наконец за дверью послышался ее усталый голос. Она спрашивала, кто там еще. Что само по себе было довольно странным. Иных гостей, кроме брата и Каренина, у нее быть не могло. Серж попросил открыть. И только сейчас вспомнил, что явился с пустыми руками, даже коробку конфет не прихватил. Бежать же в лавку поздно.
Дверь никак не открывалась. Он еще раз требовательно попросил впустить его.
Замок щелкнул. Ольга открыла, но загораживала рукой проем.
– Оленька, дорогая, мне очень надо тебя видеть, – сказал Серж как мог ласково. – Мне плохо, мне очень плохо, и надо побыть с тобой, мое золотце…
Ольга не шелохнулась, только крепче вцепилась в дверной косяк.
– Ах, вот как? Значит, вам плохо, господин Каренин? – спросила она с улыбкой и вдруг закричала на него, как кричат базарные бабы, отчаянно, с визгом, брызгая слюной: – Ничтожество! Слизняк! Лгун! Ты погубил мою жизнь! Я не буду танцевать Раймонду! Это конец! Мне от тебя ничего больше не надо! Ты убил моего отца и меня убил! Так вот же тебе моя ласка и вся твоя любовь! Забери ее обратно… – Она размахнулась и бросила ему в лицо пригоршню украшений, которые он ей дарил. Кольцо задело глаз, а жемчужное колье ударило по носу. Это было унизительно и больно. Но Серж уже не замечал таких мелочей.
61
Николя примчался на Офицерскую с утра пораньше, чтобы подловить своего драгоценного патрона. Его распирало от любопытства: что же такое происходило с Ванзаровым, когда два дня подряд он являлся как будто не в себе. Николя надеялся разгадать эту загадку.
Ванзаров был уже на месте. Судя по виду, он не спал ночь, что случалось, когда он занимался исключительно трудным делом, обдумывая и строя логические цепочки. Взгляд его приобретал тогда особое выражение, которым Николя восхищался и которого побаивался. Когда все заканчивалось, Ванзаров становился привычным, но это выражение оставалось в памяти. Николя тренировал перед зеркалом такой взгляд, но дело у него не шло.
Ванзаров нетерпеливо потребовал отчет. К таким резкостям Николя привык, считая их необходимыми в сыскной службе. Не до сантиментов, когда преступника надо за хвост поймать. Он предъявил папку нового дела, не менее тонкую, чем прежде, подтвердив, что это единственное, что удалось найти за тот период времени. Быстро пролистнув считаные страницы, Ванзаров остановился на описании жертвы, Николя помнил, каким по счету был тот лист. Ничего примечательного там не сообщалось: обычное описание во всех подробностях.