Опасная находка
Шрифт:
Мишель хлопочет в узком пространстве кухни.
— Во-первых, мне велено звонить в полицию, как только кто-то придет и станет задавать вопросы. Вы не против, если я сейчас быстренько им позвоню? — Похоже, ей стыдно. Этой женщине стыдно жить по правилам, на которые она не подписывалась.
Я качаю головой, я не против. Но слово «полиция» грохочет у меня в голове. Полиция — это вовсе не то слово, которое я рассчитывала услышать сегодня.
— Простите, Мишель, но я действительно не имею ни малейшего понятия о том, что происходит. Что-то случилось? — Я оглядываюсь на Фила, вдруг он понял. Я что-то пропустила?
На долю секунды мне кажется, что на самом деле она будет звонить в полицию из-за меня. Из-за самолета. Из-за Шарпов. Но это, конечно, абсурд. Мишель ничего не знает. Она со
— Здравствуйте, это Мишель Байфорд. Могу я поговорить с Энди? — Снова пауза, и мы ждем, напряжение копится в воздухе, как застоявшийся запах сигаретного дыма на кухне. — Спасибо. Алло, привет, Энди, да, спасибо. Нет, нет, пока нет, нет, ничего такого, просто тут у меня в квартире люди, спрашивают насчет Холли. Нет, нет, ничего такого. Да, да, я знаю. — Она нервно смеется. — Нет, они из благотворительного тюремного фонда. Они в тюрьме брали интервью у Холли, для фильма. Да. Эрин, да…
При упоминании моего имени я бросаю взгляд на Фила. Этот полицейский, с которым она говорит, знает меня. Он знает обо мне. Какого черта тут происходит? Мишель снова поднимает палец: «Подождите».
— Да, и мужчина… — Она не знает имени Фила. Эту формальность мы пропустили.
— Фил, — подсказывает тот. — Оператор.
Краток, как всегда.
— Фил, оператор. Да, да, я скажу им, секундочку, да… тут, через десять, пятнадцать, хорошо, одну секунду. — Она отодвигает телефон от лица и обращается к нам. — Энди спрашивает, не подождете ли вы его десять-пятнадцать минут. Он хочет задать вам несколько вопросов, если можно.
Я смотрю на Фила, он пожимает плечами.
— Конечно, — отвечаю я.
А что еще я могу сказать? Ответить «нет»? «Нет, боюсь, я не могу остаться и поговорить с полицией, Мишель, потому что я только что украла два миллиона долларов и, возможно, стала причиной смерти двух ни в чем не повинных людей». Думаю, единственный вариант для меня — остаться. Остаться и попытаться вести себя как обычно. «Конечно» именно это и выражает.
Первый день на работе, а меня уже допрашивает полиция. Желудок скручивается узлом.
Мишель снова подносит телефон к уху и обращается к Энди. А я вдруг понимаю, что тут происходит, за что себя и хвалю. Скорее всего, Холли нарушила правила досрочного освобождения. Вот в чем дело, в чем-то подобном, но отчего-то ладони у меня потеют.
Мишель продолжает говорить по телефону.
— Энди, да, да, все хорошо. Они будут ждать тут. Нет, нет, я так не думаю. Конечно. Конечно, я сделаю. Да. Хорошо. Скоро увидимся. Хорошо. Пока. — Она вешает трубку и улыбается безжизненному телефону. Точнее, полагаю, улыбается Энди, сидящему где-то в офисе.
Мы с Филом ждем. Наконец она поднимает глаза.
— Простите. Извините за это. Кофе? — Она включает чайник, и тот ревет, поскольку недавно кипел. — Ладно, хорошо, извините. Вы, наверное, уже догадались, что Холли здесь нет. — Мишель с деловым видом переводит взгляд с меня на Фила. Мы догадались.
Она кивает.
— Да. Она вчера сбежала. Просто исчезла. Я принесла ей утром тосты в постель, но ее уже не было. С тех пор мы ее ищем и понятия не имеем, где она в данный момент. Полиция над этим работает. Энди возглавляет поиски. Он… — Осекшись, она смотрит в мрачное окно с двойной рамой, расположенное над раковиной. Чайник щелкает и понемногу затихает рядом с ней. Мишель приходит в себя и улыбается. — Давайте присядем, хорошо?
Она церемонно расставляет кофейные чашки на складном сосновом столике, и мы садимся.
Фил продолжает снимать ее, пока Мишель отпивает кофе из исходящей паром кружки. Судя по надписи на этой кружке, «Кофе делает мой день лучше». Очень на это надеюсь, потому что всем нам не помешает чуть-чуть исправить сегодняшний день.
Я смотрю на серо-коричневую бурду в своей чашке, на крупинки кофе, не растворившиеся и отчаянно цепляющиеся за белую керамику.
Черт. Ситуация определенно скверная. И я бы с удовольствием без нее обошлась. Я думаю о мешочке, спрятанном на чердаке. И ошибка за ошибкой начинают опрокидываться, как костяшки домино. Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно справиться с этим чувством, пока сюда не добрался полицейский Энди.
И где, черт возьми, Холли?
Мишель аккуратно, обеими руками, отставляет кружку и начинает объяснять.
— Ладно. Вот что нам известно.
Она смотрит с уверенностью человека, придерживающегося официальной линии. Наверняка она проходила через это уже десятки раз, не спала всю ночь. Я это вижу. По ее взгляду. За эти годы я брала интервью у множества разных людей, и она явно не впервые перемывает те же кости. А теперь делает это снова, для нас.
— Итак, я встретила Холли, забрала ее, как вы поняли, с черного хода тюрьмы примерно в восемь утра двенадцатого сентября. Это было семь дней назад. Прошлую неделю она в основном провела в квартире. Смотрела телевизор, спала. Не думаю, что в тюрьме ей удавалось как следует поспать. Она была истощена. Затем, позавчера, в субботу, мы договорились заскочить домой к Шинед — это ее подруга с работы, раньше была парикмахершей, — чтобы та привела в порядок волосы Холли. Она, Холли, все печалилась по поводу того, что стало с ее мелированием в тюрьме, и Шинед сказала, что покрасит ее бесплатно. Вот мы и поехали. Я купила ей новую одежду — «Адидас», знаете, они его сейчас любят. — Она улыбается, как мать, которая знает своего ребенка. — И Холли переоделась. А потом мы отправились в «Нандо», поесть курицы. Ей ужасно хотелось в «Нандо». Она твердила об этом не умолкая. Ну, понимаете, в тюрьме с едой особого выбора не было. Она была худой как спичка, когда приехала домой. Вы же ее видели, сами знаете. В общем, она любила бывать в «Нандо». В этот раз заказала себе половину цыпленка и по одному виду каждого гарнира. Счастья было до небес. Потом мы приехали домой, и она сказала, что хочет сделать несколько звонков с ноутбука, поэтому пошла в свою комнату, и довольно долго ее не было, а потом мы посмотрели несколько старых серий шоу Кардашьян на повторе. Она очень устала и отправилась спать около девяти. Все было, как обычно. Она казалась счастливой. Словно снова стала прежней. А когда вчера утром я зашла в ее комнату, ее там не оказалось. Она взяла с собой только несколько вещей. Не оставила ни записки, ничего. Но я сказала Энди, одно она взяла: нашу фотографию, где мы с ней вместе. Ту, которая была у нее в тюрьме. Она всегда держала эту фотографию возле кровати. Ей нравилось это фото. Она говорила, что смотрит на нее и радуется каждый раз, когда скучает по мне. А такие вещи она говорила очень редко, так что я запомнила. — Мишель смотрит на нас. Больше ей сказать нечего. Таков ее взгляд на историю.
— Вы знаете, куда она могла пойти? — спрашиваю я.
Она смотрит себе в кружку и хмыкает.
— Нет, ничего конкретного. Есть только догадка. Полиция ее рассматривает, и, честно говоря, я не знаю, сколько они мне об этом расскажут. Энди работает в СО-15 [22] , а из них очень сложно что-то вытянуть. Вы знаете об этих отделах? Борьба с терроризмом, все такое.
Это так неожиданно, что я едва удерживаюсь от смеха. С большим трудом. Фил оглядывается на меня. СО-15. Черт возьми! Я всматриваюсь в лицо Мишель, но оно ничего не выражает — только отстраненность и усталость. Она не шутит. Я качаю головой. Нет. Я ничего не знаю о контртерроризме, естественно.
22
Специальный отдел по борьбе с терроризмом.
— Я просто… Мне очень сложно поверить, что моя Холли в чем-то подобном замешана. Она никогда ни во что не ввязывалась, никогда даже не упоминала Бога или любого рода религию. Энди милый, но тут он ошибается. Я верю ему, но… Я не знаю, пусть он просто ее вернет, это самое главное. Только это имеет значение.
Мишель выхватывает мятую пачку из кармана, выуживает из нее сигарету. Я мельком вспоминаю о тесте на беременность, о синем кресте, когда зажигалка щелкает и крошечную комнату наполняет свежая волна дыма. Мишель смотрит через стол на нас обоих, подается вперед на локтях.