Опасная тропа
Шрифт:
Стою я на углу нашего университета, стою, опершись о палку, как чабан, который у загона подсчитывает в отаре колхозных овец, и сердце трепещет в груди, как воробей в кулаке, от радости, и все спрашиваю себя: откуда они взялись такие? Раньше не было у нас таких красавиц, если и были, то из тысячи одна, и рождалась она не на радость, а на беду… Гляди и радуйся… Одна краше другой, добрые сердцем, богатые знаниями; одну запомнишь, появляется другая, способная затмить первую, и так далее. Я уже не говорю об их нарядах, об одежде, которая за последние годы стала яркой и легкой, подчеркивающей отточенные линии их стройных, царственных фигур. Я говорю о лучистом свете в их больших, неомраченных горькой долей ясных глазах, об их милой, покоряющей улыбке и задорном веселом смехе.
Смотрю на них и сам себе завидую: как хорошо, что дожил до этих дней. Во мне радость цветет, распускается, мне очень хорошо, будто это мои родные дети и внуки. И душа поет, нет — великое дело сознавать в себе человека, думать и знать, что тебе это доставляет удовольствие. Я любуюсь, опершись о палку, положив свои хурджины на мраморную ступеньку.
И не устаю я, почтенные, удивляться — откуда такие девушки берутся, и с каждым годом все больше и больше их, все ярче и красивее они? Хотя, погодите, я сам попробую найти ответ. По-моему, это дети радости нашей, весны и счастливых надежд, дети нашей совести и чести, дети труда отцов и матерей.
И это рассказывал я вам, почтенные, чтобы вы не спрашивали меня на каждом перекрестке, почему я так зачастил ездить в город. Я радуюсь жизни, я — Человек.
Вот какой наш Кужак, кривой, хромой, но душой прямой человек. Если бы эту исповедь он сам рассказывал, то он замучил бы вас своим «спроси». Что поделаешь — привычка, говорят, вторая натура. Один, когда говорит, тычет пальцем в грудь собеседника, другой хлопает соседа по плечу, третий тормошит за руку, будто от этого слова его становятся доходчивее. Может быть, кто его знает. Как говорят, отец рубил лес, а я ему помогал. Чем? Каждый раз, когда он опускал топор, я восклицал: «Уф!» и, поверьте, топор на несколько миллиметров глубже вгрызался в дерево. И так бывает…
Когда я выбрался из-под водопада, оделся и зашагал по тропе, вспомнил слова, сказанные Асият: будто огромная тяжесть свалилась с плеч. Легко стало, да так, что взмахни руками, как крыльями, и взлетишь. А перед глазами моими, простите меня, почтенные, и я живой человек, стоит в своей наготе прекрасная девушка… Не чурбан же я бесчувственный… И подумалось мне: прекрасное все-таки создание природы — эта женщина…
Спрошу-ка я свою жену, купалась ли она хоть раз в жизни под этим водопадом? А что я сделаю, если она скажет «нет»? Не знаю.
ТРОПА ЛЮБВИ НЕ ЗАРАСТАЕТ
Тропа эта проходит мимо раскореженного молнией грушевого дерева, что неподалеку от малинника в ущелье Подозерном, затем между двумя высокими скальными столбами, издали очертания этих колоссов походят на двух влюбленных, которые смущенно застыли друг перед другом, не смея приблизиться. И эту тропу здесь издревле называют тропой любви. Странное, скажу, название для суровых блюстителей строгих нравов в горах. Выходит, и в далеком прошлом нет-нет и давало о себе знать такое чувство, как любовь. Легенда гласит, что это на самом деле были двое молодых влюбленных, жестокие люди настигли их на месте встречи, и от страха они окаменели. Кто его знает, может быть, так и было, — всякое случается в легендах и преданиях. И я, когда выбрался из ущелья, оказался почему-то на этой тропе…
Итак, почтенные мои, кое-что обо мне вы уже знаете и потому я с удовольствием готов вернуться к тому, с чего мы и начали молоть наше зерно. Я, кажется, поклялся куском хлеба, что не люблю подслушивать чужой разговор, но не все зависит от нас самих. Они сидели на камнях у тропы, проходящей через опушку леса, на открытом месте. Я хотел выбраться на тропу, но, заметив их, юркнул в малинник и притаился. Ведь в наших горах все еще редко можно увидеть парня и девушку в уединении. Я не хотел своим появлением тревожить их. По себе знаю, как это бывает некстати для молодых. Быть может, первый раз в своей жизни им удалось встретиться на тропе любви. Они и так, бедняги, все время настороженно оглядывались и долго, ничего не говоря, глядели друг на друга.
— Рамсуррив (устала)? — спросил он.
— Агенра (нет). — В просвете зарослей я видел опущенную голову девушки. Это была она, Асият, которую мы уже видели под водопадом, первая ученица десятого класса. Они говорили на родном языке о чем-то отвлеченном, и видно было, как им трудно начать разговор о своем, сокровенном… И вот постепенно они перешли на русский язык.
— Как ты здесь оказался? Ты, по-моему, не ходил раньше по этой тропе? — вдруг замечает девушка.
— Ты права, я совсем недавно избрал эту тропу.
— И что тебя заставило это сделать?
— Что? Понимаешь, я нашел на ней следы одной девушки.
— И красивая она?
— Красиво не то, что красиво, а то, что по душе.
— Интересно. А не будет вам обоим тесно на такой узкой тропе? — глядит исподлобья на него Асият.
— Я готов нести ее на руках.
— Ой, что ты говоришь, и тебе не стыдно… — зарделась и встрепенулась девушка, как будто парень собрался сейчас же подхватить ее на руки.
— Скажи, Асият, сколько раз мы встречаемся на этой тропе? — как бы про себя спрашивает Усман. Да, это был он, наш коновал, наш ветврач, молодой джигит, сын Сирхана.
— Четыре, — тихо проговорила девушка.
— И ты помнишь? — довольный воскликнул он.
— Вот и сегодня я шла с подругами, я их отогнала от себя, они ворчливо ушли, я знала, что встречу тебя.
— Ты знала?
— Да.
— И ты не пошла по другой тропе?
— Видишь, не пошла, раз я здесь.
— Спасибо.
— Ты же ищешь не мои следы… — Асият смущенно перебирает на груди тугие, толстые, пышные косы…
— Можно потрогать? — робко спрашивает парень.
— Нет, нет, что ты, зачем? Знаешь, как они мне мешают. Все боюсь, что скотина какая на ферме намотает их на рог и потащит меня… — говорит она, смешно трубочкой сложив губы.
— Асият… — еле слышно произносит он.
— Что?
— Если я скажу…
— Что?
— Откуда я знаю, что, — порывисто вскакивает Усман, отпустив кончик ее косы, — хочу сказать, а смелости не хватает…
— Ты такой робкий?
— Асият, я знаю, что эта тропа твоя, я хотел бы, чтоб она стала и моей, — решился-таки Усман сказать.
— Что ты, как ты смеешь… — отворачивается она, опустив голову.
От этой близости им, видно, было хорошо, немного стыдно и сладко. Светлее стало у нее на душе от признания джигита, но вместо того, чтобы выразить эту радость, она притворилась обиженной.