Опасная тропа
Шрифт:
— Ты что уставился? Вот почему, дорогой Мубарак, после войны я долго не мог жениться, — говорит Ражбадин. Он осторожно, чтоб не поскользнуться на скользких камнях, входит в помутневшую после дождя воду реки, расслабляя уставшее от напряжения тело.
Жена безумно любила его и ждала, но полученная перед самой победой похоронка подкосила ее, она поседела, постарела, и трудно было признать в ней женщину двадцати пяти лет.
Вернувшийся с войны Ражбадин застал ее уже в постели — умирающую, любимую, родную. Но в ней еще жила надежда и жили ее глаза. Увидев Ражбадина, она вскрикнула: «Родной, вернулся!» От этого крика радости могли треснуть камни. «Тебя похоронили, но ты вернулся, чтоб похоронить
— Что ты, что ты, родная, жить надо; все эти дни и месяцы, годы я шел к тебе тяжелой дорогой, прости меня!..
— Я очень больна, я рада, не дай мне умереть…
— Нет-нет, что ты… Я тебя увезу в город к врачам. — Но не нашел Ражбадин в ауле ни подводы, ни лошади. И пустился в путь через горы, неся ее в город к врачам, чтобы они спасли ее. Нес ее он на своей спине. Когда спустился он в ущелье мельника, жена застонала, она попросила остановиться, она страшно кашляла, извелась, бедняга. На берегу реки он напоил ее водой из своих ладоней.
— Прощай, родной… — И умерла она. И ее, мертвую, он поднял на гору, принес назад в аул…
Об этом не забывают люди так же, как и о другом случае, о котором тоже знают многие. Он усыновил мальчика — сына своего погибшего друга.
Однажды, услышав по радио песню Булата Окуджавы об однополчанине, Усатый Ражбадин вздрогнул и крикнул:
— Громче! Громче!
Но песня тут же кончилась. Призадумался Ражбадин, нахмурилось его угловатое лицо:
— «Бери шинель, пошли домой…» — повторил он и сказал: — Дрожь берет, когда слышу эту песню, всегда друга вспоминаю… Тяжелые были бои у села Эльхотова. Танки генерала Клейста по нескольку раз в день атаковали нас. Однажды мой сосед по окопу получил из дому письмо. Звали его Юрий, русский из аула Джермук. Вижу, читая письмо, солдат глотнул не раз горькую слюну, застонал, слезы застыли на щеках. Он протянул мне свое письмо. Писал ему сынишка. Я никогда не забуду это письмо: «Папа, родной, дорогой мой папочка. Если бы ты знал, папочка, как мне тяжело. Мама наша родненькая умерла от голода. Папа, родной, дорогой, мне очень и очень одиноко, никого у меня нет. Папа, родной, не оставляй меня сиротой на жалость людям. Папа, милый, возвращайся скорей, очень и очень скучает по тебе твой сын. Я очень жду тебя, папа».
Бой начался внезапно и был жестоким и страшным. Танки врага прорывали нашу оборону. Вдруг вижу: Юрий весь задрожал от ярости и гнева, собрался весь в комок, схватил связку гранат и со словами: «Я вернусь к тебе, сынок, вернусь!» — бросился под вражеский танк.
Вот какого отца заменил наш Усатый Ражбадин русскому мальчику, вырастил из него хорошего человека. Живет он в Москве, он военный. Изредка Юрий — да, как и отца, и его звать Юрий — приезжает в аул на побывку. А второй раз Усатый Ражбадин женился в шестидесятом году, женился вот на Анай, на брошенной, несчастной, желая озарить счастьем ее печальные глаза. Говорят, только у сильных и уверенных в себе натур проявляется это чувство, это желание поднять, проявить, вывести в люди слабых и беспомощных, дать им во всю силу, дарованную им природой, расцвести.
К чему это я вам рассказываю, почтенные? Просто, мне самому хочется узнать этого интересного человека с удивительной судьбой. Он мне симпатичен. И знай я раньше о нем все то, что знаю я теперь, надоел бы ему просьбами встретиться со школьниками и рассказать немного о себе.
Живем мы рядом, в одном ауле, и, кажется, все знаем друг о друге. Нет, неправда, именно сознание того, что близко и рядом, обкрадывает нас во многом. Явись человек с такой биографией из другого аула — так мы на него смотрели бы, как на незаурядного, как на героя сказки. А тут, вот он рядом с тобой плещется в холодной воде, доступный, простой и между
— Жив останусь, клянусь, я для сельчан создам лучшие условия жизни, помяни мое слово, Мубарак! — пляшет Усатый Ражбадин в воде. — Пусть ропщут на меня, пусть жалуются, но я упрям… я избавлю хотя бы наполовину от хозяйственных забот людей, чтобы красиво жили… — И он так бросился брызгать на меня водой, что я выбежал из реки. — Помяни мое слово, помяни! — затянул он, как песню, бултыхаясь в воде. — Знаешь, Мубарак, чего я больше всего люблю?
— Скажи, буду знать.
— Море, когда оно в ярости. О, какая это сила!.. Так и хочется рвануться в это буйство и стать его частицей.
— Странное, директор, желание.
— Да-да, странное. И нравится мне очень образ отца в одной притче. Послушай, Мубарак.
— Я слушаю, Ражбадин.
— Поплыли отец и сын в море на дряхлой лодке. Тучи потемнели, отяжелели и стали опускаться, море разбушевалось. Волны разбили лодку как раз на обратном пути. И поплыли отец и сын в этой буре в кромешной тьме на обломках лодки. С огромным трудом удерживались они на этих щепках, подбрасываемые и окатываемые яростными волнами. И вдруг обессиленный и теряющий всякую надежду на спасение сын, обращаясь к отцу, говорит: «Бывает ли, отец, когда-нибудь человек в более отчаянном и страшном положении, чем вот сейчас мы с тобой?» «Не отчаивайся, сынок, бывало и бывает, — говорит отец, — куда страшнее бывает, сынок, положение отца, играющего свадьбу сына, когда в самый разгар торжества кончаются питье и закуска. Это я к тому, сынок, что я задумал осенью сыграть твою свадьбу». Слышишь, Мубарак?
— Слышу.
— Чертовски здорово отец подбодрил сына. Хорошо, а?
— Хорошо! — крикнул я. С этим человеком я для себя словно открываю ранее неведомый мир, удивительный мир мятежной души.
А Абду-Рашид, который побоялся войти в холодную воду, тоже подпрыгивал в одних трусах на берегу в такт песне директора. А песня состояла из двух строк и сочинил ее директор сам под свое настроение:
Будет очень хорошо, хорошо, Я тебе ведь говорю, говорю.Чудесный, я скажу, почтенные, наш край, только не замечаем мы его, так же как и чудесных людей, с которыми мы живем и трудимся бок о бок. Разве это не курорт? Где еще можно найти такие живописные уголки, как у нас? Не об этой ли местности писал еще тысячу лет тому назад арабский путешественник Аль-Масуди: «В этих горах есть долины, ущелья и лощины, населенные народами, не имеющими между собой сношений по причине суровой местности, недоступные горы которой теряются в облаках и благодаря густым и непроходимым лесам и бурным потокам, низвергающимся с высот и громадных утесов…» Шумит в ущелье река, величава отвесная гора, на макушке которой притаился аул Конгожи. В горах воздух такой чистый и ароматный, что ты его не только вдыхаешь, ты его пьешь и даже хочется пожевать. Вон вороны кружатся вокруг орла и хотят его заклевать, а орел равнодушен, даже не пытается отмахнуться от них. Недаром говорят: «Орел мух не ловит». Кстати, эти слова подходят к нашему директору.
— Правда же хорошо, Мубарак? — спрашивает Ражбадин, беря из рук услужливого шофера полотенце.
— Очень хорошо.
— А ты не хотел со мной ехать. Ну что же, поехали, еще не все приготовлено в ауле к приему стройотряда. Ты говорил с Труд-Хажи?
— Нет.
— Как, ты же с ним, с прорабом сидел в приятной компании…
— Не успел… Ты меня выставил, да так, что… свет померк.
— Бранил небось?..
— На чем свет стоит! — смеюсь я. Зло к нему во мне совсем исчезло, будто его и не было.