Опасная тропа
Шрифт:
— А это что за дом?
— Да, хороший дом. Это образцовый дом. Вот такие дома должны были строить все в новом поселке, но разве переупрямишь этих ослов, которые возводят дома по дедовским проектам. Хочешь посмотреть?
— Если можно, с удовольствием, — говорю я и следую за ним в дом.
Светлая большая прихожая, здесь же лестничный марш на второй этаж. Дощатая лестница с перилами привлекла мое внимание. Понравилась мне она. Труд-Хажи демонстрировал передо мной все, открывая и закрывая двери. На первом этаже была просторная гостиная, детская, кухня, ванная и туалет, а на втором этаже спальни и кабинет. И все внутри оштукатурено, побелено, все как в городе. Никогда я не думал, что и в горах так можно строить. Особенно эти ровные белые углы и ровные стены комнат, чего не увидишь нигде в старых саклях, где все вкривь и вкось. «Вот, — подумал я, — дом, с которого можно скопировать проект, если, дай-то бог, предоставится возможность построить себе». Все комнаты светлые, внутреннее отопление, свет, просто одно удовольствие. И дурное мое настроение вдруг рассеялось после мысли, что кто-то из счастливых будет жить в этом доме.
— И сколько же такой дом стоит? — робко спрашиваю я.
— Что, хочешь купить? — смеется Труд-Хажи.
— Просто спрашиваю, откуда у меня столько сбережений…
— Не менее двадцати тысяч…
— Угу! Стоит, стоит… И Ражбадин строит его себе?
— Сплетни людские. Это, друг, образцовый дом, чтоб люди видели, как и какие следовало бы строить дома.
— Но кто-то же будет жить здесь?
— Конечно. Если кто выложит двадцать тысяч, пожалуйста, вселяйся и живи. Хотя, я слышал, директор хочет оставить его за совхозом, для приема почетных гостей.
Да, не дом, а мечта! И я, прежде чем покинуть его, остановился в прихожей, глядя на эту лестницу, и представил вдруг себе, что по ней поднимаются наверх мои дети, моя жена, и вдруг вижу, как младший мой неугомонный Хасан слетает с лестницы. «Осторожно, сынок, ушибся, что же ты!..» Оказывается, я произнес эти слова вслух, так что Труд-Хажи недоуменно посмотрел в мою сторону. И я покраснел. А вокруг дома место, где можно разбить палисадник, посадить деревья, развести цветы. Я не могу глаз оторвать от этого дома… И успокаиваю себя мыслью: хорошо, что есть такое, о чем можно помечтать, даже если это для тебя недосягаемая мечта. Кто-то же из сельчан будет жить в таком доме, пусть, пусть все живут, пусть у всех будут такие условия, может быть, тогда счастье такое и моей семье улыбнется.
Мы с Труд-Хажи выбираемся на дорогу, и мысли мои перебивает громкий разговор нашего участкового Абдурахмана со сторожем стройки Кужаком. Они говорили о каком-то злоумышленнике, который вчера ночью срубил большое грушевое дерево, что стояло на полянке неподалеку от дороги. Я удивился: не было даже следов, которые бы свидетельствовали о том, что когда-то здесь росло дерево, корни были выкорчеваны, все сравняли с землей. А груша росла здесь высокая, на ней всегда пела синица.
— Ты не мог не слышать! — хмурил лицо участковый. — Просто не хочешь признаться?
— А может быть, ты его выкорчевал, чтоб начать следственное дело? Ради того, чтобы выслужиться, ведь тебя чуть не сняли.
— Скажешь тоже… глупости.
— Деревья я не сторожу, полковник, для этого есть у нас лесник, — спокойно объясняет Кужак, почесывая по привычке затылок. — Скажешь, что спал? — В глазу у Кужака так и играет эта хитринка, то насмешливая, то добродушная, то настороженная. — Ты очень хочешь знать, кто этот злоумышленник, а?
— Хочу! — отвечает лейтенант Абдурахман. — А как же?
— Вот и подумай, кому мешало это дерево на этой вот прекрасной поляне? За этим местом многие охотились. Не догадываешься? На этом плато все участки уже распределены, а этот из-за злосчастного дерева оставался не распределенным, — загадочно говорил Кужак. — Понимаешь?
— Ничего не понимаю, — пожимает плечами Абдурахман. — Такое было дерево — одно украшение!..
— Я тебе толкую, а ты не понимаешь, — сердится теперь Кужак. — Неужели не ясно? Если ты хочешь узнать, кто этот злоумышленник, жди, пока не увидишь, кому достанется этот участок.
Рассуждения Кужака были логичными, но участковый Абдурахман, видимо, не хотел ждать, хотел сразу взять быка за рога, ведь ему предоставляется возможность проявить себя и оправдаться перед районным начальством, раскрыв такое таинственное преступление. Хотя, к сожалению, никто об этом ему не заявил, и нет у него документа, чтоб начать следствие…
— Что бы ни случилось — с меня спрашивают, — ворчит Кужак, обращаясь в нашу сторону, и разводит руками, — откуда мне знать, кто вырубил это дерево. Я где, а дерево — где? «Где Кура, а где мой дом?» Я не лесник, я сторож стройки… и отвечаю за все, что на участке.
— Хорошо, хорошо, только выручи меня… Напиши о случившемся в заявлении на мое имя, — просит участковый.
— Э, нет, полковник, ты меня в такие дела не впутывай. Попроси кого-нибудь другого, — встает Кужак, отряхивается и, хромая, ковыляет к нам, — стар я стал для таких дел. Вот Мубарак пусть тебе напишет, он-то и моложе меня, и грамотнее.
— А что, и напишу, — с готовностью заявляю я. — Дерево на самом деле было прекрасное.
Мы пошли в сторону строящегося комплекса. Да, захватывающее зрелище! Масштабы. Уже стоят готовые блоки, два коровника, на четыреста коров каждый, молочный блок, где уже устанавливается оборудование, родильное отделение, телятник, а дальше — там хранилище силоса, комбикорма, сенажа, навоза… В них будут размещены механизированные линии раздачи кормов, доения и удаления навоза. Стройка большая и перспективная. И те, которые раньше относились к затее Ражбадина скептически, нынче удивляются тому, что стройка развернулась не на шутку, и в душе своей радуются будущему…
— Правду сказать, и я не верил, что будет здесь все это, — говорит Труд-Хажи. — Стоящее дело затеял наш директор.
Животноводство на промышленной основе — это требование времени, и этому требованию подчиняет все интересы Усатый Ражбадин. Его инициативе и оказывается необходимая помощь!
— Здесь вот будут подсобные помещения для рабочих, там — торговый центр, пекарня, детсад, а здесь и холодильник… — объясняет мне Труд-Хажи, и в противном для меня сегодня голосе его даже чувствуется гордость.
На стройке шум, снуют машины, скрежещут краны, то там, то здесь сверкают огни сварок, суетятся строители. Гулко отдаются в земле удары пневматического молота. Кипит работа. И работать здесь большой артелью, коллективом живым и интересным — одно удовольствие, весело и споро идут дела.
Всему этому радуюсь и я. И желаю, чтобы поскорее был введен в эксплуатацию весь комплекс. Жизнь станет иной, надо, надо изменить ее. Большое будет облегчение для хозяек. Какая благодать! Не надо будет моей Патимат утром рано вставать, доить коров и выгонять их на окраину села в стадо и вечером ходить встречать, а если не вернется корова, идти искать, чтоб волки не загрызли. Не надо будет косить сено, готовить на зиму корм, не будет и пересудов из-за луговых участков. Так я думал, пока шел к конторе, у которой суетились слесари и сварщики, завершая приспособления в душевой для студентов. Внутренний голос говорил мне: «Куда ты идешь? Да не унижайся, черт с ним и с этой работой, ничего ведь у тебя не выйдет!». Но я все-таки упрямо шел и, постучавшись, вошел к начальнику стройучастка. Акраб стоял у окна спиной к двери и смотрел куда-то вдаль. Из окна видны были горы и коридор между ними, ущелье. В просвете между горами, там, далеко внизу — долина Таркама и море.