Опасное соседство (Узы моря. Опасное соседство. Возвращение)
Шрифт:
По дороге домой Джеймс спросил его:
— Ну что, поедешь еще?
— На Брид-ривер? — нахмурился Йохан. — Если там будет эта Мэри — ни за что!
— Так возьми с собой Делию, — хмыкнул Джеймс.
— Что я, спятил, что ли? — уставился на него Йохан.
Джеймс засмеялся. Потом предложил:
— Знаешь, ты всю рыбу забирай с собой. Будет что-то вроде мирной контрибуции. А мне столько все равно ни к чему. Может, как-нибудь вечерком пригласите меня на ужин.
Йохан пробормотал нечто невразумительное, но Джеймс не расслышал, хотя ему хотелось знать, что же у Йохана на уме. Сам он конечно же собирался снова через месяц поехать на Брид-ривер и знал, что Делия к этому времени сменит гнев на милость и согласится присмотреть за его магазином.
Через час, уже в постели, Джеймс вспоминал, как однажды его резиновая лодка качалась на волнах всего в метре от покрытой мидиями скалы; вдруг леска напряглась, удочка выгнулась
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Несколько дней шли проливные дожди, и вода в Брид-ривер поднялась даже в тех местах, где располагались фруктовые сады и виноградники, то есть в двух сотнях километров от побережья.
Кристально-чистые горные ручьи смешивались в едином потоке с темной торфянистой водой лесных рек и на плоской равнине среди фермерских полей приобретали сперва желтоватый оттенок, потом красноватый — когда в реку попадала смытая с полей почва. Эстуарий превратился в огромное, залитое водой и грязью пространство, куда морской прилив тщетно пытался добавить немного соленой воды, так что все ракообразные и моллюски, плохо переносившие пресную воду, либо погибали, либо устремлялись ближе к устью, либо закапывались в песок, надеясь переждать этот потоп, ибо, так или иначе, погода должна была когда-нибудь перемениться. Даже далеко в море течение реки выносило коричневую воду, и в ней кормилось множество самых различных рыб. Когда вода в реках стала спадать, соленая морская вода устремилась навстречу их течению, и менее чем через неделю сильные приливы вновь окрасили воды эстуария в бутылочно-зеленый цвет, и того же цвета стала вода в реках на многие километры вверх по течению. В жизни реки Книсны наводнения случались и раньше, случались тысячи раз, однако лишь после изобретения плуга такие потоки грязи стали попадать в море. Эстуарий отчаянно сопротивлялся загрязнению своих вод удобрениями и инсектицидами, попадавшими туда с расположенных выше полей, дышал мощно, словно огромное легкое, с каждым приливом вдыхая оздоравливавшую его соленую воду, а с отливом — выбрасывая все то, что наносило ему вред, и быстро восстанавливая экологическое равновесие.
— Эти эстуарии — сложнейшая комплексная система, особенно эстуарий Книсны. — Это были слова одного молодого знакомого Джеймса, занимавшегося биологией моря. — Возможно, именно эстуарии — самые продуктивные участки всех здешних прибрежных вод. Ведь именно здесь растет рыбий молодняк и размножаются многие другие морские организмы, так что об эстуариях следует заботиться особо. — Биолог, как и Адель с Джеймсом, только что вернулся после утренней рыбалки. — Я, правда, опасаюсь, что грязная вода, попавшая сюда на прошлой неделе в результате столь сильного паводка, j может наделать немало вреда, хотя пока что течение достаточно сильное и большая часть осадка уносится в море. Кроме того, смывается ценнейший слой почвы…
— А как вы заботитесь об эстуарии? — спросила Адель.
— Видите ли, — промолвил биолог, глядя в стакан с пивом так, будто надеялся найти в темной жидкости воспоминания о прочитанных ему некогда лекциях и услышать полузабытые голоса профессоров, — люди всегда стараются приручить природу; водные источники, например, для них — настоящее мучение. Люди воспринимают их как бессмысленную потерю воды, а также как природную силу, неподвластную их контролю, и перегораживают течение дамбами и плотинами, чтобы подчинить реки себе. А потом, когда плотин бывает
К тому же плотины всегда означают возникновение интенсивного земледелия и городов, а в результате вполне возможны ненормированные сносы почвы при паводках или же, напротив, слишком большой перерасход воды в реках и сверхсильное загрязнение эстуариев, когда нечем смыть нанесенную грязь.
Адель понимающе кивнула и тяжело вздохнула:
— Все равно что струей воды уборную мыть.
— Да, очень похоже, — подтвердил биолог, — отличное сравнение.
Прошло уже несколько лет с того дня рождения, когда они ночью ловили рыбу в эстуарии. Все эти годы Джеймс и Адель в феврале выбирались на западный берег Брид-ривер и месяц жили в домишке, принадлежавшем ее брату-близнецу.
Ему же принадлежал и баркас, которым они пользовались.
Сегодня у них было на редкость удачное утро, к огромному удовольствию их молодого друга из Института ихтиологии.
Адель, как всегда, поймала самую большую рыбу — пятнистого ворчуна в четыре с половиной килограмма весом, а потом вместе они вытащили на берег еще шесть рыбин — пристипом, белых землероев и четырехкилограммового горбыля-холо.
Субботним утром в кафе было полно посетителей — местных жителей, которые если и не были одеты изысканно, то все же не в грязные, пахнущие рыбой шорты, так что наша троица решила перекусить в небольшом баре вместе со шкипером рыболовного катера и двумя членами его команды. Рыбаки тоже были довольны утренним уловом — тринадцать горбылей-холо килограммов по шестнадцать и стоимостью более пяти сотен рандов. Джеймс некоторое время задумчиво смотрел в стакан, прикидывая проценты инфляции и их соотношение с общим ростом цен, потом поднял голову и в широкое окно бара увидел море, раскинувшееся за кремовой полосой речной отмели в устье реки. Мысли его сразу же вернулись к рыбной ловле.
В эти мгновения он снова мог испытать или хотя бы вообразить то поразительное чувство уединения, отделенности ото всех проблем сухопутного мира, став истинно невинным в этой вошедшей в поговорку «колыбели жизни», когда человек не озабочен ничем и стремится лишь наслаждаться жизнью, ощущать атавистический азарт охоты. Его правая рука была все еще достаточно сильна, а изуродованные остатки пальцев позволяли ощутить даже слабые перемены в натяжении лесы, по которому он отлично чувствовал любую рыбу; потом порой вдруг следовал резкий рывок тяжелой крупной рыбины, и каждый нерв напрягался до предела, а обе руки становились упругими рычагами, сопротивлявшимися каждому новому рывку, пока выписывающая где-то в глубине бесконечные спирали серебристо-белая рыбина не поднимется медленно к поверхности, к свету, и не станет видна сквозь зеленую воду.
Когда после целого дня, проведенного в море в маленькой лодчонке всего лишь на расстоянии вытянутой руки от поверхности воды, вновь окажешься на суше, всегда возникает чувство некоторой отчужденности ото всех, и прежде всего от любопытных зрителей, наблюдающих за разгрузкой улова.
Всегда кажется, будто моряки, вернувшиеся из похода, побывали в неких таинственных краях и волшебным образом переменились. Некоторое время они кажутся совершенно чужими в том мире, который покинули лишь сегодня утром.
Вот и те рыбаки, с которыми Джеймс и Адель вместе сидели в баре, сперва были такими — молчаливыми, неразговорчивыми, — и Джеймс сразу все понял. Теперь они возвращались на берег в полном смысле слова и постепенно шумели все сильнее. Джеймсу стало неуютно в их компании и немного полегчало, лишь когда Адель тихонько толкнула его под столом ногой. Он бы с удовольствием еще поговорил с этим молодым биологом моря, но будут и другие возможности, раз этот человек приехал сюда надолго.
С первого взгляда казалось, что Джеймс и Адель внешне ужасно похожи, однако же главным образом потому, что оба причесывались совершенно одинаково — стягивали черной ленточкой собранные на затылке волосы в пучок. По крайней мере, Адель точно пользовалась ленточкой, ну а Джеймс обходился шнурком для ботинок, один из концов которого болтался у него между лопаток. Адель давно уже перестала красить волосы, и у обоих шевелюра была серо-стального цвета, правда, у Джеймса спереди волос осталось маловато, а голова Адели на солнце все еще вспыхивала порой золотом. Оба были худые, костистые, очень загорелые, с лучиками морщинок в уголках глаз от постоянной улыбки и привычки щуриться на солнце; и у обоих кожа на шее от солнца и ветра задубела и стала морщинистой. Хотя в определенном смысле оба выглядели вполне здоровыми и крепкими — такими часто бывают загорелые худощавые старики, и хотя в шортах ноги у них казались слишком тощими, обоим все же легко можно было дать лет на двадцать меньше.