Опасное соседство (Узы моря. Опасное соседство. Возвращение)
Шрифт:
Ветряные мельницы по-прежнему притягивали его как магниты, и он медленно продвигался зигзагом от одной из них до другой по заросшей несколько иным, низкорослым кустарником местности, и точно так же, зигзагом, тянулось рядом с ним в горы шоссе. Ветряные мельницы были как-то связаны с этим шоссе, и наоборот, само шоссе тоже связано было с руслами пересохших рек, с многочисленными тропами, промоинами и оврагами в несколько километров длиной, выходившими в широкие долины, где виднелись фермы и опять же торчали все те же ветряные мельницы; кое-где возле мельниц были возделанные поля и даже небольшие селения. Населенных мест он избегал, как и прежде, однако же теперь ему не требовалось обходить их слишком далеко; так или иначе, вскоре он снова оказывался на черной ленте шоссе, тоже отмеченном, насколько хватало глаз, сверкавшими на солнце
Разметка шоссе и ограничительные столбики по обочинам в таких местах были выкрашены разными красками — светящейся в темноте красной, серой и охряной, — и повсюду торчали высокие белые бордюрные камни, которыми были выложены и границы чуть покатых стоянок на склонах, так что Пятница порой срезал путь и перебирался с одной такой площадки на другую по прямой, поскольку белые камни были видны издалека. От него с пронзительными криками удирали даманы, нырявшие в свои норки среди камней, однако же он не часто бывал настолько голоден, чтобы тратить драгоценное ночное время на довольно трудную охоту за ними.
Однажды его пребольно укусил крупный сердитый даман-самец, на которого он прыгнул сверху, а в другой раз, когда даманы по случаю его появления подняли дикий переполох, он оказался объектом внимания черного орла. Даманы очень любили погреться на солнышке, и тогда поймать их было относительно легко, но Пятница не мог позволить себе ждать, пока солнце осветит все утесы, рассеется тьма и небо засияет разноцветьем тонов, ибо только тогда даманы наконец вылезали из своих нор.
В ночные часы, когда он находился в пути, его соперниками, как и всегда, становились серые мангусты и шакалы. Изгороди, защищавшие шоссе от шакалов, встречались здесь везде, как и на протяжении уже пройденной Пятницей тысячи километров; изгороди карабкались по немыслимым каменистым кручам и отвесным утесам, но для Пятницы препятствием не служили, и если проволочная сетка оказывалась специально загнута и вкопана в землю, то он легко перелезал через изгородь по деревянным столбикам, служившим опорами.
Если его заставала в пути и первая половина утра, то он предпочитал вообще не показываться и уж тем более не влезать на столбики ограды, а старался отыскать в сетке дыру — и почти всегда находил ее — и проскальзывал в нее, не тратя лишних сил. В этой каменистой стране ему угрожали отнюдь не леопарды, которых на юге Африки осталось совсем мало, и даже не орлы, а бабуины, царившие здесь повсюду: они висели на скалах, оглядывая окрестности внимательными карими глазами.
Их отряды редко насчитывали менее двух десятков обезьян, а порой даже более сотни, и ничье движение не могло ускользнуть от их внимания. Прочесывая вельд, они выстраивались в ряд, длиннорукие, неопрятные, похожие на огромных, скачущих по равнине пауков, сметающих на своем пути все, что оказывалось слабее их, все, до чего они могли дотянуться, отодрать от скал или достать из-под камней. Даже стинбоки и серые рибоки в страхе бежали при их приближении: стинбоки старались укрыться в густом кустарнике, если он был поблизости, а рибоки, точно скаковые лошади, устремлялись к скалам и забирались на немыслимую высоту, один за другим, такие же серые, как растущие на этих скалах кусты и лишайники, и сливавшиеся с ними; выдавали их лишь пушистые белые кисточки на кончике хвоста, которые мелькали точно пушистые шарики, поднятые с земли ветром.
Бабуинов тоже привлекали ветряные мельницы и находившиеся возле них огромные круглые открытые цистерны с водой, которые казались как бы маленькими озерами, когда по их поверхности пробегали небольшие волны, а «на берегах» собиралось множество мелких животных. По ободу таких цистерн тянулась кирпичная кладка, и Пятница часто прогуливался по ней, хотя порой и вовсе не мог подойти к цистерне, и приходилось лакать где-нибудь в укромном уголке, низко опустив голову, из лужицы. Стенки цистерн были иногда слишком высокими и крутыми, чтобы он мог просто вспрыгнуть на них, и становились недоступными, если поблизости он не обнаруживал какой-нибудь удобной ветки или кучки камней. Посетив за время своего путешествия по меньшей мере сотню таких цистерн, Пятница отлично был с ними знаком и совсем уж редко не мог добраться до воды. Впрочем, несколько раз его постигло разочарование. Например, встречались ветряные мельницы со сломанными крыльями, а возле них — совершенно пустые цистерны, потрескавшиеся и ожидавшие ремонта; а порой цистерны с водой охраняло целое стадо бабуинов, не желавшее уходить оттуда в течение всего жаркого дня, а Пятнице, который обычно всю ночь находился в пути, к утру страшно хотелось пить — теперь ему особенно нужна была вода, и ее наличие сильно сказывалось на скорости его продвижения на юг.
Однажды среди холмов и долин Роххефельдберге и Комсберге он целый день проторчал на самых верхних и тонких ветвях огромного дерева, а его мучители, павианы, играли и искали друг у друга блох, время от времени поглядывая на него снизу и скаля клыки.
В другой раз он поиграл с ними в смертельно опасную игру, спрятавшись в остове старого брошенного мотоцикла.
Карие глазищи бабуинов посверкивали вокруг, высматривая кота сквозь проржавевший до дыр металл, он слышал топот их лап у себя над головой и страдал от страха и отвращения.
Бабуинов он ненавидел даже больше, чем каракалов и леопардов, и уж конечно больше загадочных львов.
Продвигаясь среди здешних низкорослых кустарников — человеку они были по колено, но коту все же казались настоящим лесом из спутанных черных стволов и ветвей, — он крался, как маленький леопард, и местным мелким крысам казался, должно быть, чуть ли не великаном.
На склонах похожих на американские горы холмов порой встречались целые участки, заросшие дикой рожью, от которой эта горная гряда и получила свое название; здесь всегда было полно крыс и полосатых полевок. Пятница здорово наловчился охотиться на них, всегда стараясь залечь возле проложенной ими тропки, а потом одним ударом сразить жертву. Впрочем, на рассвете ему частенько приходилось оставаться с носом и потом долго моргать глазами среди пыльной листвы, если вспугнутая им капская куропатка, серая и жирная, похожая на обыкновенную курицу, вдруг взлетала совсем рядом, громко хлопая сильными крыльями.
Однажды он поймал взрослого зайца и весьма удачно избежал удара его когтистой задней лапы, промелькнувшей на волосок от его глаза; зайцу он тут же перекусил шейные позвонки. Такое получилось у него впервые, и после удачной охоты он позволил себе вдоволь попрыгать и покувыркаться, помурлыкать и помяукать. Но заяц оказался слишком тяжел, и в воздух его подбросить не удалось, хотя Пятница попытался сделать это и сам неуклюже повис головой вниз, перекувырнулся, смущенный таким оборотом дела, и еще три раза проделал тот же самый трюк, притворяясь, что именно этого и хотел с самого начала. Это был небольшой капский заяц, примерно в два раза легче Пятницы, с красновато-рыжей шерстью, хотя ни шерсть, ни мягкий пух на брюхе Пятницу не интересовали, и он легко ободрал с зайца шкуру когтями.
Его самоуверенность и беспечность после поимки второго зайца, что произошло тремя днями позже, чуть было не стоили ему глаза; это случилось среди пшеничных полей к востоку от Матрусберге. Этого длинноухого зверька он схватил, как и предыдущих, за горло, однако это оказался совсем другой заяц и весил он столько же, сколько и сам Пятница. Кот вцепился в его мягкую шерсть и совершенно неожиданно оказался на скачущем зайце верхом, но тут же получил удар сбоку по голове и полетел на землю, оглушенный и совершенно потерявший ориентацию.
На шоссе всегда можно было найти падаль, хотя сам Пятница пользовался этим не часто. Днем пестрые вороны, парившие над дорогой на своих широких крыльях, камнем падали вниз, и их чрезмерно близкое соседство ему не слишком-то нравилось, как и соседство ястреба-тетеревятника или пустельги. Вряд ли имело смысл штурмовать черные отвесные утесы, хотя вперед он продвигался очень медленно, но и обходные пути стали трудны, и все реже удавалось поймать какого-нибудь грызуна, которого он теперь хорошо приспособился определять по запаху. Исчезли и бесконечные отары пасущихся овец, порой причинявшие ему столько беспокойства, особенно когда пастух перегонял их с одного места на другое и как раз там, где Пятница улегся вздремнуть в дневные часы. Отары овец сопровождали не только пастухи, но и собаки, хотя и сами пастухи не могли устоять перед соблазном швырнуть палку в любого, даже самого маленького и удирающего от них зверька.