Опасные игры
Шрифт:
Но несмотря на это, она стойко держалась последние шесть месяцев, а когда умерла, он вдруг ощутил чувство вины перед ней — из-за того, что она каким-то образом сумела сделать эти шесть месяцев счастливейшими в его жизни, в то время как им, по всем законам, следовало быть самыми печальными. Но она даже слышать не хотела о печали. Ей совершенно не о чем горевать, говорила она Дмитрию. У нее растут две замечательные дочери, и у нее совершенно замечательный муж.
Остановившись посреди улицы, Соркофский потер рукой неровные бугры, из которых, казалось, было слеплено все его лицо. Как она могла так относиться к нему? Он поднес руку к глазам и, ощутив влагу, быстро смахнул ее.
У Дмитрия Соркофского была кличка Носорог. Ростом он был около ста девяноста сантиметров и весил сто десять килограммов. Его неандертальские надбровья давали совершенно неправильные представления об уровне его интеллекта, который был весьма высок. Руки его скорее походили на огромные лапы, и тем не менее Наташа часто называла их самыми нежными на свете.
Он так гордился ею! Равно как и своей профессией, и, когда, прибыв в Кремль к начальству, был назначен ответственным за безопасность Олимпийских игр, не испытал никакого волнения, — во-первых, потому, что считал себя наиболее подготовленным для такого дела, а во-вторых, потому, что не было Наташи, которая могла бы разделить с ним его торжество.
Его начальник, мужчина с черными кустистыми бровями, сказал, что решение это принято на высшем уровне, в связи с просьбой американцев разрешить им прислать для охраны их спортсменов своих агентов из службы безопасности.
— И что им ответили? — спросил Соркофский.
— Им ответили: нет. Американские империалисты тотчас ухватились бы за эту возможность, чтобы наводнить нашу страну шпионами из ЦРУ.
Соркофский кивнул, задав себе вопрос, верит ли его начальник в эту чепуху сам, поскольку прекрасно знал, что все это не имеет никакого значения. Американцы в любом случае могли заслать своих агентов. Он знал это потому, что сам поступил бы так же при подобных обстоятельствах.
Затем ему пожелали успехов в выполнении задания.
Но как только он начал подбирать группу, начальство сообщило ему, что американцы выразили протест премьер-министру, после чего пришлось пойти на компромисс. К его группе будет подключен один человек, капитан полиции из Западной Германии по имени Вильгельм Бехенбауэр.
— Все в порядке, — сказал Соркофский. — Мы с ним сработаемся.
— Вы знаете этого человека? — спросил начальник с внезапным подозрением.
— Нет. Просто я могу сработаться с кем угодно.
Капитан Вильгельм Бехенбауэр вовсе не радовался отправке в Россию. Ему совсем не нравилось, что его надолго отрывают от семьи.
Его сын учился в девятом классе, и жена, достойная женщина, способная управиться с двенадцатилетней дочерью Хельгой, не вполне годилась для того, чтобы сладить с пятнадцатилетним Гансом. Парень нуждался в твердой отцовской руке.
Бехенбауэр был ростом около ста семидесяти сантиметров, подтянут, — вес его никогда не превышал шестидесяти трех килограммов, — элегантен, любил хорошо одеваться. У него были всегда безукоризненно подстриженные усики, и он тоже имел кличку. Его прозвали Хорьком.
Встречи с Носорогом Хорек ожидал с нетерпением и чем больше об этом думал, тем с большим нетерпением ожидал и других встреч, связанных с заданием в Москве: с русскими женщинами. У него еще никогда не было русской женщины, и ему не терпелось восполнить этот пробел. В свои сорок шесть Бехенбауэр был столь же сластолюбив, как и в двадцать шесть, и насколько это радовало его, настолько, казалось, раздражало его жену. Тем не менее ему всегда удавалось найти выход из этого положения.
Капитан Бехенбауэр сидел в приемной полковника Соркофского уже двадцать минут и знал, что его не случайно заставляют так долго ждать. Соркофский заранее каждому отводил в их отношениях свое место. Бехенбауэр считал такую демонстрацию совершенно излишней. Он нисколько не претендовал на руководящее положение в этом деле.
Закурив одну их своих любимых сигарет, Бехенбауэр положил ногу на ногу, откинулся на спинку кресла и с удовольствием отметил, что у полковника очень хорошенькая секретарша. Может быть, она как раз и будет той, которая откроет ему доступ в мир русских женщин.
Соркофский счел, что получасового ожидания для этого западного немца вполне достаточно. Он уже хотел было позвонить секретарше, но решил выйти и пригласить Бехенбауэра сам. Этот западный немец — если он так умен, как отмечено в его досье, — оценит этот поступок Соркофского.
Открыв дверь, полковник увидал невысокого мужчину, который сидел на краю стола и вместе с секретаршей чему-то смеялся. Заметив на левой руке Бехенбауэра обручальное кольцо, Соркофский мгновенно проникся к нему антипатией. Всего один день, как из дому, и уже готов пуститься в любовные похождения. Полковник никогда не изменял своей жене — ни до, ни после ее смерти — и презирал мужчин, которые так поступали.
— Капитан Бехенбауэр, не так ли? — громко произнес он.
Секретарша подскочила, на ее личике отразилась растерянность. Бехенбауэр взглянул на Соркофского, на девушку, потом снова на полковника. Нахмурившись, он соскользнул со стола и, подойдя к верзиле, протянул руку.
— Рад познакомиться с вами, полковник. Я слышал о вас много хорошего.
Соркофский повернулся, делая вид, что не замечает руки немца.
— Входите, капитан, — пригласил он и направился к своему столу.
Услыхав, как за его спиной Бехенбауэр прошептал что-то секретарше, Соркофский почувствовал еще большее раздражение.
Когда Бехенбауэр вошел в кабинет, Соркофский вежливо произнес:
— Садитесь.
Немец повиновался и с насмешливым выражением посмотрел на русского.
— Мы с вами едва познакомились, полковник, а у нас уже что-то не ладится, — проговорил он на превосходном русском языке.
— Это у вас что-то не ладится, если вы, не успев оторваться от жены, принялись увиваться за другими женщинами, — сказал Соркофский.
— Прошу меня извинить, если вторгся в ваши личные владения, — проговорил Бехенбауэр.
Прошло несколько секунд, прежде чем до Соркофского дошел истинный смысл этой метафоры; побагровев, он вскочил со стула.
— Гражданка Камирова просто моя секретарша, капитан, и не более, поэтому ваш намек считаю неуместным.
— В таком случае, прошу прощения за намек, — ответил Бехенбауэр. — Однако я не прошу прощения за мое поведение, поскольку это вас не касается. Мы с вами встретились для того, чтобы выполнить некое задание. В мои намерения не входит призывать вас менять какие-либо привычки, и я был бы вам признателен, если бы и вы отказались от вашего намерения менять мои. Скажу вам только одно: я по-своему люблю свою жену и не желаю это более обсуждать.