Опасные пути
Шрифт:
Как бы там ни было, но графу Лозену казалось, что любовь принцессы проявилась с особенной горячностью именно с того времени, когда она выпила изделие Экзили. Он щедро наградил итальянца, а тот втихомолку подсмеивался над таким легковерием. Экзили сделал еще один шаг на своем опасном пути: он связал свою судьбу с судьбой могущественного фаворита, который теперь был обязан итальянцу и проникся полным доверием к его сверхъестественным познаниям. Экзили ни минуты не сомневался, что графу удастся свергнуть новую фаворитку короля, а в этом деле сам он мог быть могучим союзником Лозена: ведь в его власти было приготовить маркизе де Монтеспан такой скандал, который не мог бы потушить и сам король.
Экзили вскоре заметил, что не он один пользовался доверием Лозена. Незадолго до отъезда во Фландрию все заговорили о предстоящей свадьбе Мадемуазель с графом Лозеном; в королевской семье это вызвало всеобщее возмущение, и короля ожидали крайне неприятные сцены. Лозен гордился своим успехом, и в этом его поддерживали ложные друзья. Желая доказать, что он уже имеет почти неограниченные права на принцессу королевской крови, он относился к бедной Мадемуазель с оскорбительным презрением. Когда его упрекали в грубости, граф дерзко отвечал:
— Французские принцессы любят, чтобы их держали в ежовых рукавицах.
Усердные шпионы маркизы Монтеспан и других врагов графа передали это королю, но он лишь горько усмехнулся.
Через несколько времени граф явился к принцессе прямо с охоты и, бросившись в кресло, крикнул ей:
— Луиза Бурбонская, сними с меня сапоги!
Когда это довели до сведения короля, он заскрежетал зубами и сказал, обращаясь к маркизе Монтеспан:
— Лозен заходит слишком далеко!
— Мне непонятно Ваше спокойствие, — ответила маркиза. — Конечно граф — Ваш друг…
— Но я могу положить предел своей дружбе, — возразил король.
Маркиза задрожала от злобной радости.
— Так обуздайте его высокомерие, государь.
— Это мне не трудно, но любовь принцессы превосходит всякое вероятие. Это — просто какое-то безумие.
— Безумие — это настоящее слово, государь. Принцесса обезумела или вернее ее сделали безумной.
— Сделали безумной? Как мне понять это? — спросил король, вдруг сделавшийся серьезным и внимательным.
— О, государь, ведь Вам известны сношения графа с итальянцем… Ну, принцессе был дан любовный напиток.
Людовик вскочил с места.
— Значит, все еще пользуются средствами, которые…
— Конечно пользуются, государь, и я нахожусь в смертельном страхе; что, если кому-нибудь удастся волшебными средствами заставить Вас, Ваше величество, подарить свою любовь другой женщине!
— О, этого Вам нечего бояться, — с улыбкой сказал король, — но то, что Вы рассказали, отвратительно!
— Умоляю Вас, Ваше величество, о глубочайшем молчании! Мы вовсе не в безопасности: этот итальянец — демон!
— Я прикажу схватить его и сжечь! И сию же минуту!
Ужас охватил маркизу.
— Нет, нет! — вскрикнула она, — надо быть осторожными. Необходимо арестовать его, прежде чем он успеет что-нибудь сказать. Подумайте, государь, о моем щекотливом положении: ведь он навещал меня на улице Францисканцев!
— Вы правы, придется подождать. Но Лозен? Я еще подумаю о его свадьбе с принцессой.
Маркиза Монтеспан торжествовала: ей удалось опять оттеснить графа с его позиции. Он слишком положился на преданность камерфрау принцессы, которая подала своей госпоже любовное зелье в шоколаде. Маркиза Монтеспан щедро оплачивала всякие открытия во дворце Монпансье и в точности знала историю с волшебным напитком.
Таково было положение дел перед отъездом во Фландрию. Лозен видел маркизу только с улыбкой на устах. Он был осторожен, но в сущности кого было ему бояться? Король дал свое согласие; принцесса, перед которой Лозен выказывал полное равнодушие, изнывала от любви. При каждой остановке она бросалась к своему возлюбленному, но он поворачивался к ней спиной, желая показать своему монарху, будто не очень дорожить той честью, к которой так жадно стремился. Король был в страшном гневе; королева, министры, маркиза Монтеспан, герцогиня Орлеанская, — все соединились против фаворита, и в огромном поезде только и говорили о том, как бы помешать этому браку.
Обо всем этом Лозен догадывался, но рассчитывал на согласие короля, который не мог вторично нарушить данное слово, затем на любовь принцессы и наконец на тайну маркизы Монтеспан, благодаря которой держал в руках королевскую фаворитку. Ради своего собственного спасения она не могла идти против него. Всю дорогу король играл с Лозеном комедию, и он совершенно обманул графа, так что тот пришел к убеждению, что все усилия его врагов не привели ни к чему. Путешественники еще не добрались до Дюнкирхена, как король уже дал маркизе слово, что брак Лозена с принцессой не состоится.
Между тем королевский поезд прибыл в Дюнкирхен. Еще никто не знал о предположенном путешествии герцогини Орлеанской в Англию, как вдруг накануне прибытия Людовика в виду города появились английские корабли. Однако в этом не увидели ничего странного. Ничто не могло быть естественнее просьбы герцогини Орлеанской о разрешении поехать на свидание со своим братом, английским королем.
В Дюнкирхене шла шумная жизнь. Все стремились приветствовать блестящих, высоких гостей. На площадях пылали костры; повара и пекари расположились в переулках; на каждом шагу встречались солдаты с билетами на постой в руках; крик, шум, ругань далеко разносились в воздухе. Среди всей этой суматохи двигались элегантнейшие экипажи и носилки с нарядными кавалерами и дамами. Король принял представителей города, явившихся с просьбой посетить ратушу, и вечером в день его прибытия весь город был иллюминирован. Из городской ратуши неслись громкие звуки музыки: Дюнкирхен давал бал в честь высоких гостей. Чтобы король мог пользоваться возможно большей свободой, вместо обыкновенного бала дан был маскированный, хотя многие явились без масок. Сам король вначале был без маски, пока шла церемония представления ему новых лиц, а после того удалился в отдельную комнату, где для него уже был приготовлен костюм.
В числе гостей было много англичан, уже раньше приехавших из Лондона, но французы недружелюбно смотрели на длинных белокурых сынов Альбиона. Между ними особенно выделялся молодой герцог Монмаут, сын Карла II и очаровательной Люси Вальтерс. Красивый юноша был бельмом в глазу герцога Орлеанского, который, к величайшей досаде своей жены, явился в Дюнкирхен немедленно по прибытии королевского поезда. Он невольно сжимал кулаки, видя, что Монмаут ухаживает за своей красивой теткой; когда же он с удивлением услышал, что его супруга едет в Англию, то пришел в бешенство, и между ним и королем произошел крупный разговор. Герцог объявил, что не дает согласия на эту поездку, но король ответил на это форменным приказанием. Тогда герцог Орлеанский со злостью сказал жене: