Опасные пути
Шрифт:
— Вот идут пажи и придворные кавалеры, — сказал остряк.
— По местам! — скомандовал остряк, — час живо пройдет. Жером, готовь свою лошадь!
Все разошлись в разные стороны. В это время отворились черные, обитые железом ворота, и во двор вошла небольшая кучка народа: это были судьи и священник. Они прошли к камере под номером третьим.
Это были: монах-доминиканец Иларий, так как осужденных на казнь всегда провожали на эшафот доминиканцы; затем — главный судья Манго в своем черном одеянии; пристав Баше; Жубер, писец главного суда; двое молодых судей, только что в этот день принявших присягу; наконец Ренэ Дамарр, которого пожелал
Усердный судья допрашивал его каждый день, так как, по мнению суда в Шателэ, он был именно тем свидетелем, который мог пролить наибольший свет на ужасное дело. Все сколько-нибудь касавшиеся процесса лица были допрошены относительно этого человека. Последним был вызван герцог Дамарр. Он мог показать лишь одно: что во время своей службы в доме Дамарр Лашоссе был хотя и мрачен, но исполнителен и честен.
Гюэ ничего не показал против него. Один Дегрэ, ссылаясь на Ренэ, заявил против него тяжелые обвинения, и они были подтверждены слугой Сэн-Лорена, ходом всего процесса и бесчисленными доказательствами, не оставлявшими ни малейшего сомнения в преступлении обвиняемого. К Лашоссе в тюрьму проникло известие об освобождении Экзили и Пенотье; оно привело его в ярость, и он упорно отрицал свою вину; конечно, он никогда не мог бы вполне оправдаться, но он сваливал всю вину на маркизу Бренвилье.
Его три раза подвергали пытке. Когда его тело в четвертый раз испытало невыносимую муку, страшные страдания поколебали его закоренелую душу, и он признался, что по наущению маркизы Бренвилье и кавалера де Сэн-Круа он с помощью Мореля пытался отравить братьев д‘Обрэ.
— Что касается Сэн-Лорена, — воскликнул Лашоссе страшным, разбитым пыткой голосом, — то его я убил потому, что поклялся убить его, и потому, что его смерть была для меня высшей радостью. На меня напал гнев, когда я услышал об освобождении Пенотье; произошло это потому, что он должен был бы стоять рядом со мной: он радовался, когда я сказал ему, что Сэн-Лорен умер, отравленный мной. Нет, не Пенотье убил Сэн-Лорена! Пенотье слишком труслив, чтобы действовать посредством яда!
Судьи добивались узнать причину мстительного чувства, выраженного Лашоссе по отношению к Сэн-Лорену, но даже изнеможденный пыткой Лашоссе упорно молчал, и так как для процесса это не представляло важности, то его перестали спрашивать. Для Пенотье было большим счастьем, что слова Лашоссе остались погребенными в стенах тюрьмы.
Манго задумчиво качал головой, но деньги Пенотье сделали свое дело: тяжесть золота принудила опуститься руку правосудия, уже поднявшуюся было на генерального контролера. Смертельный приговор Лашоссе был вынесен единогласно.
Лашоссе появился у решетки изнеможденный, превратившийся в скелет от страданий и ужасного воздуха тюрьмы. Два тюремщика поддерживали его под руки. Пристав Баше поднялся с места и прочел твердым голосом:
— “Во имя Бога и его величества короля! Судьи верховного суда в Шателэ, в Париже, признают Жана Амелена Лашоссе виновным в убийстве посредством отравления и постановили подвергнуть его на Гревской площади колесованию, пока не воспоследует смерть, после чего его труп должен быть сожжен, а прах — рассеян по ветру”.
Лашоссе выслушал приговор с полным спокойствием; ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Желаете ли Вы что-нибудь сказать? — спросил его Мангэ.
— Нет, — ответил осужденный, — прошу только о разрешении увидеться с молодым герцогом Ренэ Дамарром незадолго до казни, наедине, в моей камере: я всегда любил и очень ценил этого молодого человека.
— Суд уважил Вашу просьбу, — произнес Манго. — Теперь приготовьтесь к смерти.
— Уведите меня! — обратился Лашоссе к своим тюремщикам и покинул зал суда с прежним спокойствием.
В тот же день был заочно произнесен приговор над маркизой Бренвилье, гласивший что она должна подвергнуться отсечению головы рукой палача на Гревской площади, ее тело должно быть сожжено, а пепел — рассеян по ветру. Морель также заочно был приговорен к смерти через повешение.
Лашоссе с трудом встал. Верховный судья подал знак двоим полицейским, и те сняли с него цепи.
— Жан Амелен Лашоссе, — сказал судья, — настал час, в который Вы должны заплатить смертью за свое преступление. Преклоните колени!
Осужденный с усилием опустился на колени, и Манго еще раз прочел приговор, после чего поручил осужденного милосердию Божию; затем он взял небольшую палочку, сломал ее над головой преступника и передал его в руки палача.
— Сколько времени остается мне еще жить? — спросил Лашоссе.
— Один час. Обратитесь к Богу; духовник здесь. До сих пор Вы упрямо уклонялись от утешения, которое мог подать Вам благочестивый брат.
— Герцог Ренэ Дамарр здесь?
— Здесь.
— Приведите его ко мне и уйдите из камеры; я хочу поговорить с ним наедине всего несколько минут.
Присутствующие тихо удалились; перед стоявшим на коленях преступником остался один Ренэ.
— Герцог, помогите мне встать на ноги!
Ренэ с легкой дрожью ужаса поднял несчастного и посадил на скамью.
— Герцог, — глухим голосом сказал преступник, — время несется, как стрела, минуты дороги; впрочем, мне немногое нужно сказать Вам. Нашли ли Вы бумаги в лаборатории Сэн-Круа?
— Нашел; я уже говорил Вам тогда.
— Это был перст Провидения. Значит, Вы знаете все обстоятельства, знаете, что умерший Сэн-Круа был Ваш брат?
Ренэ вздрогнул: он начал бояться, что Лашоссе начнет ставить какие-либо условия.
Преступник заметил его движение и произнес:
— Не судите слишком поспешно! Я всячески старался не касаться тайны, связывавшей меня с домом герцога Дамарра, и никакая пытка не заставила бы меня выдать ее. Я позвал Вас не для того, чтобы сделать какие-либо разоблачения или сообщать Вам подробности, но для того, чтобы предостеречь Вас: еще жив этот демон Экзили, а он — этот ужасный человек — знает тайну Вашей матери. Ведь это он с дьявольской проницательностью предсказал Сэн-Лорену, что он погибнет из-за того, кто задохнется от яда, изобретенного им самим, то есть из-за сына Вашей матери и самого Сэн-Лорена. Все приведено в исполнение, а Экзили, преступный итальянец, живет! Остерегайтесь его и употребите все силы, чтобы уничтожить и его, и его сообщника Мореля. Это — единственное, что заставляет меня жалеть о разлуке с жизнью… потому что, герцог, я и до сих пор люблю Вашу мать. Пусть она расскажет Вам, сколько счастья загубил тот человек, которого я отравил своими руками, и я уверен, что хотя Вы и проклянете убийство, но пожалеете убийцу, которого безбожный Сэн-Лорэн толкнул на мрачное преступление… А теперь, герцог, посмотрите под нарами, около изголовья!.. Я не могу двигать, как следует, руками: они вывернуты пыткой… Видите Вы маленький выступ?