Опасные пути
Шрифт:
— Я никогда не любил Вас, а теперь ненавижу!
Герцогиня рассмеялась и продолжала с увлечением танцевать сопровождаемая взорами ненависти той партии, которая стояла за Голландию против французского короля.
Под звуки музыки, манившей к танцам, двое мужчин в масках и капюшонах поднялись на устроенную в большом зале эстраду; они все время пытались приблизиться к герцогине, но толпа оттесняла их, и они удалились в нишу.
— Будьте благоразумны, шевалье! — сказал один из них своему товарищу.
— Я поклялся уничтожить эту женщину; шевалье де Лорэн жаждет отмщения!
— Неужели Вы хотите употребить кинжал против женщины? Вам, конечно,
— Требуйте, сколько хотите.
— Вы знаете цирюльника Лавьенна?
— Конечно знаю.
— У него при королевском поезде парфюмерная лавка. Пойдемте к нему.
Их разговор был прерван торжественным тушем.
— Это король выходит, — сказал один из заговорщиков.
Действительно, в зал вошел король в голубом шелковом костюме, украшенном брюссельскими кружевами. В нескольких шагах от того места, где он остановился, стояла герцогиня Орлеанская под руку с красивой, высокой дамой, которая, несмотря на немного массивную фигуру, могла служить моделью для прекрасной статуи, хотя ее красота могла только возбуждать низменные желания в чувственных натурах. Король с каким-то невольным беспокойством смотрел на эту красавицу — такого рода красота была не в его вкусе, но он почувствовал облегчение, когда герцогиня Орлеанская представила ему свою собеседницу:
— Мадемуазель де Керуаль, сопровождающая меня в Лондон.
По залу пробежал шепот изумления. Прекрасная бретонка была, так сказать, подарком в восточном вкусе Карлу II; ей предназначалось поддерживать ходатайство герцогини Орлеанской и склонить английского короля к союзу с Францией, если бы он начал колебаться. Из-за одних объятий мадемуазель де Керуаль [19] тысячи людей проливали кровь. Она получила ужасное прозвище “полномочной обольстительницы”.
Поговорив немного с мадемуазель де Керуаль, король подал знак к продолжению прерванных его приходом танцев, проводил свою супругу к ее месту и, удалившись в отдельную комнату, одел длинное домино, чтобы незаметно смешаться с танцующими.
19
Она потом осталась в Англии и получила от Карла II титул герцогини Портсмутской.
Теперь все перестали стесняться, и дамы в масках без малейшей застенчивости переходили из зала в зал. Король уже обменялся несколькими шутками со своей возлюбленной; ловко увернувшись от него, Атенаиса скрылась в толпе, снова показалась в противоположной стороне и украдкой пожала руку королю, чем привела его в совершенный восторг. Она сама не узнавала себя; к ней вернулась ее прежняя наивность, она чувствовала себя далеко от раззолоченного Версаля; на душе у нее было весело после только что прожитых тревожных дней; она даже на несколько времени забыла о своих мстительных планах относительно Лозена.
Продолжая игру в охоту с влюбленным королем, маркиза заблудилась в лабиринте переходов между залами ратуши и очутилась в комнате, где хранились разные документы. Здесь никого не было. Думая, что король гонится за ней, маркиза подождала его несколько минут. Звуки музыки почти не доносились сюда, и она могла ясно расслышать чьи-то приближающиеся шаги. В комнату быстро вошел человек в домино, но Монтеспан с первого взгляда убедилась, что это был не король. Дрожь пробежала по ее телу, когда замаскированный, скрестив на груди руки, стал медленно подходить к ней. Собрав все свое мужество, Атенаиса спросила:
— Кто Вы, мосье? Почему Вы преследуете меня?
— Я пользуюсь маскарадной свободой, — ответил замаскированный, и при первых звуках его голоса последнее мужество покинуло маркизу, и она пробормотала:
— Это Вы? Не ошибаюсь ли я?
— Нет, Вы не ошиблись; это — я, маркиза, я, Анри де Монтеспан, Ваш муж, — и с этими словами маркиз снял маску.
Атенаиса тревожным взглядом окинула комнату и убедилась, что ждать помощи было неоткуда. При скудном освещении лицо маркиза показалось ей еще ужаснее, но он не сделал ни малейшего движения и стоял перед ней, как статуя. Наконец он произнес:
— Я приехал, чтобы увезти Вас домой. Давно пора!
Анри говорил мягко, взволнованным и грустным голосом. Маркизе, ожидавшей от оскорбленного мужа жестоких упреков, это придало храбрости.
— Мне нечего говорить Вам, что у меня теперь двоякая обязанность, — сказала она, — сперва относительно королевского дома, а потом уже относительно Вас, и я не отрицаю, что королевский дом теперь мне дороже семьи и родины.
— Прежде было не так! — с горечью сказал Анри. — Вы поклялись быть моей, и я был счастлив этой мыслью, счастлив возможностью сказать, что во всякой обстановке Атенаиса де Мортемар останется мне верна. Я всегда был Вашим защитником, хотя на мою долю выпало немало насмешек, когда слухи о Ваших успехах проникли в нашу тихую провинцию.
— Маркиз…
— Ради Бога, Атенаиса, не называй меня так!
— Я должна так говорить! — сказала маркиза с ледяной холодностью, — должна, потому что у Вас нет больше жены, маркиз де Монтеспан. Связывавших нас уз больше не существует, они разорваны мной.
— И Вы смеете открыто признаваться в этом! Вы даже с какой-то гордостью говорите о своих проступках… о своем грехе?
— Удержите свой язык, маркиз, — вспыхнув, сказала Атенаиса, — я грешила с королем Франции.
Анри в изнеможении прислонился к стене, потом снова подошел к маркизе.
— Так все это — правда, Атенаиса? Вы низвергли Лавальер, Вы теперь — всемогущая и… развратная любовница короля?! — почти взвизгнул он.
— Только одно воспоминание о прежних счастливых часах спасает Вас, маркиз де Монтеспан! Да, я люблю короля; пусть все осуждают меня, — я люблю его! Ненавидеть меня могут только королева и Лавальер, но не Вы, маркиз! Не смотрите так грозно, Вы не имеете на это никакого права; Вы сами много виноваты в этом. Зачем Вы все бросили меня в этот водоворот почестей, счастья и блеска? Я осталась бы в тихом замке Мортемар. Когда же мой отец получил герцогскую корону и переехал в Париж, моя судьба была решена. По своему характеру я не могу расправить крылья в сумрачных, тихих долинах, — мне нужны заоблачные страны; я должна видеть горы под ногами. Теперь я ясно сознаю, что моя участь решилась в тот миг, когда человек, ставший с тех пор моим злейшим врагом, показал мне портрет короля. Я не поверила Марии Бренвилье, а она была права, когда говорила мне: “Ты сделаешься маркизой Монтеспан, но не останешься ею”. Я совсем отрешилась от прошлого, которое иногда напоминает о себе. Все — и Вы первый — думали, что по опасным путям в той жизни, куда Вы меня бросили, можно идти совершенно безнаказанно, составляя предмет уважения для тех, кто смотрит на это издали? Глупцы, как все Вы заблуждались! Жизнь, в которую Вы кинули меня, звала меня на бой, и я пала в борьбе.