Опасные заложники
Шрифт:
— Я такое задание дам, но результативность его не гарантирую, — ответил Очкась.
Расставаясь с Очкасем, Томилко предупредил по-дружески;
— Ты там смотри, не устрой разборку с пристрастием, иначе испортишь мне всю малину.
— До чего я докатился! Полковник начинает учить генерала, — улыбнулся Очкась.
Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Вручив Труфанову взятку, Капитан на "Волге" подъехал к стоящему под ивой своему водителю. Выйдя из машины, Капитан стал разминать ноги и размахивать руками, делая спортивные упражнения перед предстоящей дорогой. Глядя на поверхность пруда, во многих местах часто взрываемую резвящейся рыбой, он мечтательно произнес:
— Сейчас с удовольствием бы порыбачил.
— Ну как твоя “рыба", заглотнула приманку? — продолжая рыбную тему, поинтересовался Водила.
— Как миленький, — беспечно заявил Капитан.
— А он нас не обманет?
— В нашем деле очень трудно найти пути к нужному человеку, желающему взять на лапу. А уж если он взял, то потребовать ответ от него за свои обязательства мы всегда сумеем, — заверил водителя Капитан. После короткого раздумья, как бы спохватившись, он распорядился: — Ну, хватит распотякивать, отваливаем домой.
Откуда Капитан и Труфанов могли знать, что не только их встреча записывалась на видеокамеру, но даже их беседа была записана лазерным прибором, чутко улавливающим звуковые волны.
После расставания Капитана с Труфановым оперативным работникам тоже пришлось разделиться на две группы, Группа Томилко поехала за Капитаном, группа, возглавляемая самим Очкасем, последовала за машиной Труфанова,
За несколько часов интенсивной оперативной работы ими был собран достаточный материал, чтобы тут же "упрятать" и взяткодателя, и взяткополучателя на много лет в не столь отдаленные места, куда дорога очень широка, но выход очень узкий. Но еще не пришло время для применения к ним указанных карательных мер, поэтому доказательства по факту совершенного преступления остались лежать в оперативном деле, став фундаментом претворяемой в жизнь оперативниками разработки.
Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
В воскресенье вечером дежурный УО-85/53, где отбывал наказание Ломакин, получил из своего управления телефонограмму, согласно которой заместителю начальника колонии майору Борисову Василию Григорьевичу предписывалось явиться в понедельник к девяти часам к начальнику УИТК генерал-майору Очкасю.
В назначенное в телефонограмме время Очкась принял Борисова в своем кабинете. Поздоровавшись с ним за руку и усадив Борисова за стол, разделявший их, Очкась сказал:
— Василий Григорьевич, я вас пригласил к себе, чтобы услышать информацию об интересующем меня заключенном, отбывающим наказание в вашей колонии. Вы всех своих зеков знаете?
— Практически да, если он не из новеньких.
— Тогда что вы можете скапать о старожиле колонии Ломакине Иване Васильевиче? Знаете его?
— Знаю его как облупленного и могу по нему ответить на любой интересующий вас вопрос.
— Очень приятно слышать о такой вашей готовности, — не скрывая удовлетворения, произнес Очкась. — Скажите мне, что он из себя представляет, можно ли его рекомендовать на УДО?
— Он пока не авторитет для зеков, но близкий к этому, уважаемый ими человек. Если кому-то захочет доказать свою точку зрения, то с большой вероятностью допускаю, что своего добьется. Не зря же ему дали кличку Лом. Из своего шестилетнего срока наказания он отбыл четыре года. Работает в мебельном цехе, отличный специалист, режим содержания не нарушает. Если коротко о нем говорить, то лично мной характеризуется положительно.
— Если он такой уж положительный, почему вы раньше не рекомендовали его на освобождение?
— Потому и не рекомендовали, что хороший специалист своего дела, а мы прежде всего думаем об интересах производства.
— Выполнение плана выпуска готовой продукции — важная задача, но не надо забывать о личности. Если человек исправился и есть достаточно оснований для его УДО, то негуманно заставлять человека париться в колонии лишь потому, что он хороший специалист. При этом вы должны помнить, что колонии переполнены зеками. Освобождая таких, как Ломакин, вы убиваете сразу двух зайцев — делаете человеку добро и разрежаете-контингент.
— Учту ваше замечание, Александр Леонидович.
— Не в отношении его в частности я говорю, а обо всех зеках колонии вообще, — уточнил на всякий случай Очкась.
— Я именно так и понял, — покривив душой, заверил Борисов.
— Будем считать, что разговор в отношении Ломакина исчерпан. Что можешь сказать о своем непосредственном начальнике Александре Ильиче как о человеке, о его деловых качествах?
— Александр Леонидович, вы меня ставите в неловкое положение. За глаза говорить плохое о своем начальстве нехорошо.
— Мы с вами — не бабки на базаре. Вы должны ответить откровенно на вопрос своего непосредственного начальника.
— Он работу свою знает досконально, но последнее время у него уже не то рвение к ней.
— Почему так?
— Точно не могу сказать, но не исключено, что уже смирился с уходом на заслуженный отдых.
— Ему пора на пенсию. Как смотришь на то, чтобы принять от нею руководство колонией?
— Если честно признаться, то не откажусь, — улыбнулся Борисов.
— О нашем разговоре с тобой в отношении Ломакина никому ни слова. А о должности начальника колонии… — подумав, он решил: — Считай это официальным предложением, но сейчас о нем тебе с Труфаноным тоже нельзя говорить, будет как-то некрасиво с твоей стороны. Если Труфанов поинтересуется, зачем я тебя к себе вызывал, а он обязательно это сделает, то скажи, что я предлагал тебе место начальника УО-73/01, но ты отказался, так как посчитал такое место службы для себя неприемлемым.
— А почему? — удивился Борисов.
— У тебя дети школьного возраста, а близлежащий населенный пункт со школой находится от колонии в пятнадцати километрах, — улыбнувшись, сообщил ему Очкась причину "отказа".
После беседы с Борисовым Очкась встретился с Томилко у него в кабинете и сообщил о состоявшемся разговоре. Выслушав его, Виктор Николаевич вместе с Очкасем стал искать выход из создавшейся ситуации.
— Я могу дать указание Труфанову, чтобы он не рекомендовал нашего "друга" на УДО, — подкинул Томилко мысль Очкась.