Опасный промысел
Шрифт:
Нат оглянулся в последний раз. Анри и Лаклед все еще препирались. Юноша надеялся, что старый охотник ошибся насчет грядущих неприятностей, но в глубине души понимал, что Шекспир прав. Его самая первая сходка трапперов была омрачена нависшей опасностью. Но, если уж на то пошло, жизнь в глуши и без того казалась бесконечной цепью опасностей. Мало ему тревог из-за индейцев и диких зверей, теперь вот еще придется защищаться от таких же белых, как он сам.
Размышления юноши были прерваны Уиноной, обратившейся к нему на правильном английском:
— Спасибо,
Нат жестами ответил, что поступил так, как поступил бы на его месте любой другой.
Но Уинона заметила, что немногие мужчины стали бы защищать своих жен, рискуя жизнью, и быстрыми жестами поблагодарила Ната за храбрость, с какой тот постоял за ее честь.
— Она права, — вставил Шекспир. — Некоторые мужчины не знают, что такое твердость духа. Правда, в их пороках часто виноваты другие: родители портили их с юных лет, баловали, не наказывали. Избыток доброты может оказаться так же вреден, как и ее недостаток.
Нат вспомнил проповеди, которые часто слышал в церкви.
— А как же насчет «подставь другую щеку»?
— В Библии говорится — подставь другую щеку, если кто-нибудь даст тебе пощечину. Но там не говорится: ляг и позволь другому затоптать тебя до смерти.
— Никогда не думал об этих словах с такой точки зрения. — Нат засмеялся и, вспомнив про «хоукен», опустил взведенный курок. — Ты читал Библию, Шекспир?
— Ага. Случалось.
— И ты веришь во все, что там написано?
— Скажем так — я верю во многие тамошние изречения, но на практике применяю немногие. — Траппер взглянул на друга и, увидев его серьезное лицо, добавил: — Любой, кто заявляет, будто понимает все, написанное в Библии, — шарлатан.
— Это почему же?
— Потому что никто не может знать всего. Ты никогда не задумывался, почему в мире так много религий? Да потому, что дюжина людей, прочитавших Библию, обязательно придут к дюжине разных мнений насчет прочитанного и сделают дюжину разных выводов. Насчет основ все давно сошлись, и все равно находится достаточно поводов для разногласий, чтобы в конце концов люди вцепились друг другу в глотки, вместо того чтобы любить друг друга, как велит поступать Великая книга.
— Я так и не прочитал Библию целиком, — признался Нат. — Родители каждую неделю брали меня в церковь, хотел я того или нет. Я помню все заповеди Господни… И, похоже, одна из них не слишком много значит для здешнего люда, что меня слегка беспокоит.
— «Не убий»? — спросил Шекспир.
— Как ты догадался?
— Потому что ты пошел в своего дядюшку Зика. Когда он приехал на Запад, его беспокоило то же самое. Он прожил всю жизнь в Нью-Йорке, где у человека до самой могилы может не возникнуть необходимость отнять чью-то жизнь, и он не сразу привык, что здесь все по-другому. Однажды Зик спросил меня насчет этой заповеди, и я скажу тебе сейчас то, что тогда ответил ему. Прежде всего, индейцы ничего не знают о десяти заповедях. Если речь идет о враге, воин знает только один закон: убей — или убьют тебя. А что касается черноногих, они убивают всех, кроме своих соплеменников, потому что считают
— За что? — перебил Нат.
— Некоторые считают, что из-за экспедиции Льюиса и Кларка, хотя я склонен в этом сомневаться.
— И что же такого натворили Льюис и Кларк?
— Льюис — но не Кларк. В тысяча восемьсот шестом году, возвращаясь от побережья Тихого океана, они на некоторое время разделились, чтобы Льюис и его спутники могли исследовать земли у реки Марии. Отряд черноногих пытался украсть у них ружья и лошадей, и Льюису пришлось выстрелить одному из индейцев в живот. Другой член его отряда пырнул ножом черноногого и тоже убил его. Вот с тех пор черноногие и выходят на охоту за белыми.
— Но почему ты считаешь, что причина ненависти черноногих к белым не в этой стычке?
— Потому что племя это было своенравным задолго до того, как с ним повстречался Льюис. Они воюют просто ради войны.
Нат, размышляя над этими словами, огляделся. Они уже поравнялись с последним типи гладкоголовых, и теперь перед ними лежало широкое поле, на котором было полно трапперов и индейцев: некоторые оживленно болтали, другие принимали участие в лошадиных скачках, многие трапперы бегали наперегонки или боролись друг с другом.
— И ты можешь объяснить, почему человек должен мириться с тем, что убийство и жестокость — это способ выжить в дикой глуши?
— Могу, причем приведу самую вескую причину.
— Какую же?
— Это позволяет ложиться спать с чистой совестью.
Неопровержимая логика старого охотника произвела на его спутника большое впечатление.
Когда Натаниэль в первые убил человека, это терзало его много дней, лишая аппетита и сна, и он до сих пор не мог окончательно примириться с необходимостью проливать кровь. В Нью-Йорке, как заметил Шекспир, людям редко приходится убивать; в цивилизации все же есть и свои преимущества.
Над полем гремели радостные крики, гиканье, аплодисменты и ругань участников состязаний.
— Здесь что, все время так шумно? — спросил Нат, повысив голос.
Шекспир кивнул:
— Вплоть до самого последнего дня.
— Наверное, после такого людям придется отдыхать от шума одиннадцать месяцев, — пошутил Нат.
Его слова заглушил пронзительный вопль, который издал человек, скачущий на вороном жеребце. Человек этот был облачен в наряд из оленьей кожи, на его голове красовалась меховая шапка; размахивая над головой винтовкой, он галопом мчался прямо на них.
— Шекспир МакНэйр, ах ты паршивый сукин сын! — взревел он. — Я сдеру с тебя шкуру, как с хорька!
ГЛАВА 7
Траппер внезапно пришпорил свою лошадь и поскакал навстречу, тоже издавая дикий клич и размахивая карабином.
Сбитый с толку неожиданным поворотом событий, Нат решил, что на Шекспира напали, и, подняв «хоукен» к плечу, прицелился в меховую шапку. Но Уинона тут же сжала его руку.
— Нет, муж, нет! — остановила она. Нат уставился на индианку: