Опасный возраст

Чутская Елена

– Помянуть надо ребят по всем правилам, – как бы оправдываясь, протянул бутылки Саньке.

Пить сначала стеснялись. Староста Аня Корнева попыталась разбудить у подруг комсомольскую совесть, но призыв о трезвости проигнорировали все, по глотку пригубили. Крепкий напиток быстро развязал языки, а Санька на правах единственного мужчины ухаживал за дамами, молча разливал портвейн по кружкам. Молчала и Лера.

Обсуждение Радика и Риммы ей не нравилось. «О покойниках либо хорошо, либо ничего», – любила повторять бабушка Женя, когда возвращалась с очередного траурного мероприятия. Но девочки пошли к Таран, чтобы выговориться, и каждая выполаскивала запачканное белье, как заправская

прачка, каждая перемывала обглоданные кости, как отменная стряпуха. Каждая думала, что знает о любви лучше других.

Вспомнили о стоянии Риммы на подоконнике еще в шестом классе. Вспомнили, как она злилась на Радика, плакала по углам и на выпускном вечере после восьмого три раза приглашала на танец, а он снисходительно соглашался, словно делал ей великое одолжение.

– Он смеялся над ней, а она бегала за ним собачкой и в рот заглядывала. Разве это любовь?

– Зачем так было унижаться? Кроме него и другие мальчишки есть.

– Может, она, как в повести, хотела найти настоящую любовь.

– Как в повести? Роман умирает на руках у Юльки.

– Врешь! Он живой остался.

– Ага. Из окна выпал и живой? Кровь изо рта у кого пошла? То-то же…

О любви они читали в книжках по литературе, вживую никто не видел. О любви мечтали, создавали иллюзии, проникались симпатией, но впустить в едва развившуюся женскую грудь всепоглощающую субстанцию боялись. В принципе, вся классическая литература, изучаемая в школе, была о Любви. О ней можно было говорить на уроках из года в год… надо было говорить… Но говорили о какой-то ерунде, о трудовом подвиге, патриотизме, надуманных страданиях, о преступлении и наказании… о любви говорили, как о высшем духовном преображении, которое по существу испытывают единицы, остальные копошатся в мещанских страстях, путаются в определениях и мимолетных связях… Вывести понятное определение, поясняющее хоть миллиметр бесконечно сложной трансформации души, пытались в сочинениях, но выходили одни заученные шаблоны, трафаретное клише, переписанное друг у друга по кругу. О Любви им многое могли рассказать Римма с Радиком, но несчастные дети уже лежали под толстым слоем мерзлой земли, а на деревянных крестах им пели гимн кладбищенские вороны…

Лера с трудом дождалась окончание поминок. Санька предложил проводить ее до подъезда.

К вечеру снег повалил по-настоящему, крупными хлопьями, тяжелыми и мокрыми. Лера едва тащилась по нечищеному тротуару, чуть хмельная от вина, еще сильнее расстроенная неприятным разговором, тяжело осевшим в душе. Санька молчал и от холода шмыгал носом, но уверенно поддерживал Леру под локоть, не позволяя ее ногам по слякоти разъехаться. Она была благодарна ему за молчание, а на прощание не сдержалась.

– Знаешь, я ведь тоже… ну в духовку… незажженную, правда, чтобы понять…

– Поняла?

– Нет. Там жареной курицей пахло… они, что только из-за любви?

– Во имя любви, Лерка.

– Зачем?

– Если бы знать…

Санька зло плюнул под ноги, растер плевок.

Всю неделю Оксана болела ангиной. После уроков Саня с Лерой заносили ей домашнее задание, рассказывали последние новости, – следствие шло полным ходом, допросы не прекращались, – потом Саня обратной дорогой провожал Леру, но от приглашения зайти на чай отказывался. Жил он возле кинотеатра «Аврора», домой добирался на трамвае, а по пути забирал из школы младшую сестру. Его занятия по плаванию начинались в семь вечера. До этого часа он убирался в квартире, проверял домашнее задание сестры, готовил ужин и выгуливал таксу по кличке Штрудель. Для Леры всегда оставалось загадкой, когда Санька успевал выучить уроки, если хозяйственные дела и серьезное увлечение плаванием отнимали все свободное время.

За тот короткий путь, что проходил через сквер от школы до Лериного подъезда, Саня успевал рассказать о себе целую уйму интересных подробностей. Мама его работала в «Интуристе» администратором на этаже и пользовалась всевозможными привилегиями, какие только могла получить на такой должности. Отсюда и модные джинсы, и дутые куртки, и фирменные кроссовки. Отец месяцами пропадал на дальнем севере в геологических экспедициях в поисках ископаемых полезных и не полезных, а просто сопутствующих. Саня рассказывал о своей коллекции камней и минералов, сыпал энциклопедическими знаниями, увлекательно расписывал истории о месторождениях. Они присаживались на холодную скамью в сквере и сидели до тех пор, пока Саня не вспоминал о сестре. Его наручные часы с кожаным ремешком и крупным циферблатом – отцовский подарок на шестнадцатилетие – придавал его взбалмошному характеру определенную уравновешенность.

Он мечтал о море. О кораблях. Мечтал под парусами на штормовых волнах покорять моря и океаны, открывать новые острова, архипелаги и континенты. Таким Лера его не знала: спокойным, рассудительным, целеустремленным, верным слову и мечте. Лера, как верная подруга, завидовала Оксане, которая смогла разглядеть в шебутном Саньке Ивченко надежного парня.

Образ Радика понемногу бледнел в снежной карусели нежданно нагрянувшей зимы, а надуманная влюбленность постепенно таяла под нажимом Санькиного энтузиазма просиживать на заиндевелой скамье часами напролет.

Затянись ангина Таран на неделю дольше, возможно между ними что-то похожее на привязанность разыгралось бы в два счета, но Оксана вернулась в школу в понедельник, и провожания закончились. Через сквер Лера теперь шла домой одна, мимо знакомой скамьи, вспоминала Санькины рассказы о кораблях и жалела, что так рано отказалась от цирка. Мечты у нее не было, как и любви…

Натура Лерина, такая изменчивая и непостоянная, с новой силой принялась искать пути самовыражения. После тяжелого декабря ее влекло во что-то легкое, игривое, не требующее изнуряющего физического труда и утомительной дороги в другой конец города.

Надо сказать, что Шагаевы при всей своей занятости ни одной опереточной премьеры не пропускали. Через свои практикующие руки Дмитрий Павлович на год вперед запасался контрамарками и раз в месяц выводил жену в культурное общество, чтобы совсем не закопаться в том месте, о котором при дочери старался вслух не говорить.

Первый поход в оперетту в пятилетнем возрасте не произвел на Леру, как ожидал отец, оглушительного впечатления. Под конец безбашенного цыганского веселья, устав от громких басов и дребезжащего бубна, маленькая Лерочка расплакалась, и на семейном совете решили с опереттой повременить, тем более что по соседству, в кукольном театре, шла новая постановка «Буратино».

– Не по Сеньке шапка, – горевал Дмитрий Павлович и по субботам водил дочь на кукольные представления.

С тех пор в оперетту Лера попадала только на новогодние праздничные утренники, но и они утратили с возрастом свою прелесть.

На день рождения жены, выпавший как раз на субботу, Дмитрий Павлович не нашел ничего лучше, как повести своих девочек в старую добрую оперетту. Билеты он купил в кассе заранее, контрамарки, как ни старался, достать не смог. Давали «Сильву».

В театр Лера пошла от нечего делать. После спектакля отец обещал праздничный ужин в ресторане гостиницы «Центральная», где часто покупал ее любимый торт «Прага». Ради обещанного угощения Лера и согласилась на опереточную авантюру.