Опекун
Шрифт:
— Ты не слышал меня? — не знаю, откуда взялось это странное чувство уязвлённого достоинства, что он вот так запросто мог управлять моей жизнью, но именно оно заставило отпрянуть от его рук, требовательно тянувших меня на край кровати. — Я ни куда с тобой не пойду. Хватит! — я вырвалась из хватки Марка и вскочила с кровати. — Ты критикуешь меня за жестокое обращение с людьми, которым я не безразлична, а сам? — я готова была разорвать в клочья простынь, так кипела кровь в венах. Гнев, обида, боль — всё смешалось воедино, образуя ядерную смесь. —
Пожурить за дни затворничества и отсутствия аппетита? Но только не я одна несу за это ответственность, если уж ты такой борец за справедливость, — я перевела дух и, наконец-то набравшись мужества, спокойно повторила: — Убирайся.
В глазах Бретта вспыхнул огонь, и он, поймав моё запястье в плен, сильно его сжал.
— Власть — это когда тобой управляет разум, а не сиюминутное чувство оскорблённого достоинства, — он отшвырнул мою руку, словно та была никчемной вещью, и молча, вышел из комнаты, не удостоив даже последнего взгляда.
Пошатнувшись в сторону, я смотрела на закрытую дверь. Зачем он приходил? Что ему было нужно от меня посреди ночи, и куда собирался меня увезти? Может быть, это всё-таки был ещё один кошмар? Его слова больно ранили, вызывая опустошение и горечь. Мне хотелось снова увидеть его прекрасное лицо, красивое даже несмотря на усталый и понурый вид. Сколько раз за эти дни я сгорала в воспоминаниях, мечтая его хотя бы просто увидеть… Но когда он пришёл, я его просто-напросто прогнала.
Прогнала…
Слёзы одна за другой покатились по лицу. Боль… Она была везде. В голове, в мыслях, под кожей, в сердце. Казалось, она была сейчас главной составляющей моего существа. Место пустоты постепенно стала заполнять злость. На себя, на него, на жизнь, на обстоятельства. Не помню, как оказалась на полу, помню лишь только, что с силой ударила кулаками об пол, заливаясь слезами. Потом ещё раз. И ещё. Мне совершенно было плевать на физическую боль. Обессилев, я свернулась калачиком на полу.
Зачем? Зачем он пришел, если я была ему не нужна?
Ведь мысленно мне почти удалось убедить себя в том, что я была ему безразлична…
Проснулась я от того, что не могла пошевелиться. Тело одеревенело и затекло от долгого сна на полу. Выплакав вчера все слёзы, я уснула на нем, так и не перебравшись на кровать. Комнату заполнял полумрак. Зашторенные наглухо окна стали главной составляющей интерьера моей комнаты. И кстати я не собиралась изменять своему стилю. Глаза, привыкшие к полумраку. реагировали жжением на яркий свет_С третьей попытки мне всё же удалось встать с пола и рухнуть на кровать, словно я была бесчувственное полено. Ни Маршал, ни Селена уже даже не пытались со мной заговорить. Потому что я всех и вся игнорировала. И даже вчерашнее потрясение от того, что Марк появился в стенах моей комнаты, никак не посодействовало тому, чтобы устроить Маршалу хорошенькую взбучку. Напротив.
Желание исчезнуть с лица земли
Конечно, жизнь не кончалась на том, что моя первая любовь оставила мне только разбитое вдребезги сердце. Но у меня не было сил встать с колен, выпрямить спину и, гордо вздёрнув подбородок, двигаться дальше. Я ещё была к этому не готова. А вчерашний гость только всё усугубил своим внезапным появлением.
Но человек не может страдать вечно. Какой бы сильной ни была его боль или отчаяние, наступает момент, когда «прозрение» выталкивает его на поверхность, и он понимает, что пришло время двигаться дальше.
То же самое случилось и со мной.
Выстрадав свою чашу боли, переспав с ней не одну ночь, я поняла, что наконец-то устала. Устала думать об одном и том же, осознав, что не в моей власти что-либо изменить. То, что случилось, уже никак не исправить. Я была полностью опустошена, словно испита до дна, но мой мозг полностью очистился от чёрных мыслей, которые разрушали изнутри. Я сидела за рабочим столом, по которому были разбросаны многочисленные наброски рисунков, и смотрела в календарь.
Сегодня прошёл ровно месяц с того момента как Марк решил окончательно вычеркнуть меня из своей жизни. И почти неделя с того дня, когда я его прогнала.
Последние дни моим основным и главным занятием стал сон. Я больше не плакала и не думала о том, что я ничтожное. никчемное создание с разрушенной душой.
Непонятно откуда взявшееся спокойствие и безразличие ко всему заметно упростили моё жалкое существование. Теперь же на смену дикой отчуждённости от мира пришло странное желание быть нужной хоть кому-либо. Чтобы о тебе проявили заботу, погладили по голове, утешили и просто посидели рядом.
Испортившиеся за эти дни отношения с Маршалом и Селеной отложили должный отпечаток в душе, и я к своему стыду впервые за всё это время почувствовала вину перед этими людьми. Но никогда не поздно что-либо исправить… Именно этим я намеревалась заняться в ближайшие дни.
Проснувшись глубокой ночью от сильной жажды. я открыла глаза. Казалось, не выпей я глотка воды, то от меня останутся только высушенные кости и сморщенная кожа. Кое-как встав с кровати, я прошлепала босыми ногами к столу. Графин с водой, стоявший на нем, как назло оказался пуст. Чтобы никого не перебудить, я тихонечко открыла дверь и спустилась на первый этаж Залпом опустошив несколько стаканов, я удовлетворенно улыбнулась.
«Так-то лучше, — подумала я про себя и налила воды в графин, чтобы не спускаться снова на кухню, когда мне опять захочется пить».
Мечтая оказаться в тёплой кровати, я вышла из кухни. Меня постоянно клонило в сон. Сказывалось ослабленное состояние организма, который, к слову сказать, я сама довела до сильного истощения.
В гостиной тускло горел свет, по стеклам барабанил дождь, а в доме было так тихо и одиноко, прямо как и в тот вечер, когда на пороге моего дома появился Генри.