Опер любит розы и одиночество
Шрифт:
— Что, обманула мальчика? — Я присела на стул в ожидании, что меня наконец-то угостят настоящим кофе.
— Обманула, обманула, — рассмеялся Иванов, — она, как и положено капиталистке, решила использовать меня в решении своих проблем. То у нее права отобрали, то бандиты наехали. В общем, все, ек блондинке, кончилась. Можешь успокоиться!
— Да я особо и не переживала. Все блондинки — авантюристки. Убедился? А ведь ты меня,
Иванов, обманул насчет того, что блондинка работает на «Рубинах». Обманул? Ты тоже динамой оказался, собака, пес смердячий!
— Собака
— Хочешь! Я собралась сидеть у твоего стола до посинения, пока ты не догадаешься, что я требую законную чашку кофе. И нечего в наш кабинет приглашать всяких там авантюристок! — веско закончила я свою тираду.
После кофе я подошла к Линчуку и загадочным голосом спросила:
— Линчук, хочешь отлынить от работы?
— Конечно, хочу! — простодушно ответил Линчук.
Он тоже не удивился моему скорому возвращению.
— Тогда бросай свои еженедельные анализы и дуй в Лугу. Привези Шаповалова и поселяйся у него в квартире. Только прошу тебя, не светись в окнах, не выходи из квартиры. Ты понимаешь меня?
— Понимаешь, — буркнул Линчук.
Я нарушила его планы. Под видом охраны Шаповалова Миша возжелал провести на даче несколько дней, и тут на тебе, облом.
— Михаил, не бурчи. Шаповалов на время станет приманкой, а ты отвечаешь за него головой. И за себя тоже. Мокрушник может прийти в любое время!
— Все понял, — бодро отозвался Линчук и уставился в монитор.
Как настоящий солдат, Миша решил закончить работу — еженедельный анализ оперативной обстановки — и со спокойной совестью отъехать в Лугу.
Я бы на его месте сразу бросила компьютер и бегом помчалась за Шаповаловым.
«Странный народ эти мужчины!» — разозлилась я и пешком отправилась в «Петромебель», благо времени у меня было предостаточно.
Верзила в черной куртке с желтыми нашивками как старый знакомый спокойно пропустил меня внутрь главного здания корпорации. Огромный вестибюль с лепными потолками, многочисленные зеркала на стенах создавали иллюзию пространственного космоса. Любое помещение можно сделать необъятным, говорили эти в общем-то нехитрые приспособления.
Еще один охранник провел меня по коридору, устланному мягким ковром, и я оказалась перед полуоткрытой дверью темно-коричневого цвета.
— Входите, — пригласил охранник и мгновенно исчез.
Я позавидовала его способности к дематериализации. «Где они научились? — Я вспомнила дежурную по этажу нижнетагильской гостиницы, теперь вот этот охранник… — Мне бы так!»
Я вошла в комнату, гордо именуемую переговорной, по крайней мере так мне сказал охранник. За длинным столом сидели «трое шпионов в штатском» — Шацман, Шерегес и Шерстобитов.
Они глядели на меня и молчали. Я тоже молчала, застыв в напряженном ожидании — не удосужатся ли они со мной поздороваться.
Не удосужились…
— Здравствуйте, господа партнеры! — приторно приветливым голосом ободрила
— Зд-р-в-вст-те, — неразборчиво понеслось с трех сторон.
— Я ненадолго к вам. Хочу сообщить вам одну новость, не очень хорошую для вас.
— Какую? — Шерстобитов заворочался в своем кресле.
— Мы выпускаем главного подозреваемого по делу. Шаповалова Костю. Он находился в одном из наших изоляторов, в области, — рискнула добавить я, желая избавить кого-то из этих троих от пустой траты времени.
— На каком основании? — пророкотал неожиданным басом Шацман.
— Вы, Григорий Исакович, писали жалобу в прокуратуру?
— Да, — рокот несколько поутих.
— Вы, Александр Иванович, писали жалобу в прокуратуру?
— Да, — удивленно ответил Шерегес.
— И я писал жалобу. — Шерстобитов вытянул голову, стараясь заглянуть мне в глаза.
— Вот прокуратура и занялась этим делом вплотную. Они проверили законность задержания Шаповалова и выяснили, что он не является подозреваемым. И не может таковым являться. Так что новость не из лучших. Чем она вам опасна? А тем, что мы удвоим наши усилия по расследованию этого дела. Новые допросы, проверки, ревизии… Избавьте, пожалуйста, работников прокуратуры и нас от ваших кдяуз. Дайте нам спокойно работать! Все, я больше не смею вас беспокоить, до свидания.
Я решительно поднялась со стула, но Шацман завопил:
— Подождите! — но, спохватившись, добавил: — Пожалуйста!
Я уселась на стул и принялась разглядывать господ капиталистов.
Это Шацман? Скорее всего Шацман…
Он больше всех озабочен. Взгляд его бегает, скачет по столу, потолку, по моему лицу, словно нашаривает тайный выход.
Я представила Шацмана, умело разделывающего женские тела на части, и ухмыльнулась; пожалуй, нет, я не права. Шацман не способен на такие подвиги.
Тогда — Шерегес…
Он смотрит на меня с лютой ненавистью. Как будто я ему стрихнин в чай подливаю каждый день. По одной капле.
Нет, опять ошиблась. Это, разумеется, Шерстобитов…
Он лукаво поглядывает на меня и по-иезуитски улыбается. Словно намекает, что я — серая мышь и мне в этой жизни тускло светит одна звездочка — мизерная пенсия и полное забвение.
Шиш тебе, Шерстобитов! Не будет ни полного забвения, ни мизерной пенсии.
Я стану полковником милиции и умру на поле боя. И над моей могилой прозвучит орудийный залп!
— Вы хотите сказать, что проверки и ревизии возобновятся? — Шацман изменил тон.
Он спросил таким тихим голосом, что мне пришлось вслушиваться в вопрос.
Такой тихий голос. Очень похож на стариковский. И абсолютно не похож на рокочущий бас процветающего капиталиста.
— Да, возобновятся. Я сейчас буду разговаривать с Королевым. Уверена, что он согласится с моим предложением. У нас нет ни одного подозреваемого, значит, его срочно нужно найти. Я только что вернулась из Нижнего Тагила. На ваших филиалах уже проводятся ревизии. Вы в курсе?