Операция №6
Шрифт:
— Все ясно, товарищи, — сказал Рогов. — План со всеми поправками принимается к действию. Удар на Сухов наносим завтра на рассвете. Только товарищу Кирьякову незачем связываться с Качке по рации, — он должен доложить ему обо всем при личном свидании. Штаубе ведь оставил Кирьякова для дальнейшего наблюдения за партизанами. Так вот: Кирьяков за это время все высмотрел, подслушал и поспешил сообщить своему шефу. Так будет естественнее…
Все мельчайшие детали плана операции № 6 были тщательно проверены, взвешены, были намечены группы по поджогам и подрыву всех объектов и составлена основная группа во главе с Кравчуком для подрыва бензобашен.
Руководство операцией брал на себя майор Рогов.
Все, все было предусмотрено и, казалось, ничто уже не помешает благополучному завершению операции № 6.
Но вдруг произошло событие, которое резко изменило весь тщательно разработанный план. План рухнул самым неожиданным образом.
И эту катастрофу никто не предвидел.
Она разразилась внезапно, спустя три часа после совещания в партизанском лагере.
…Кирьяков спешил в Сухов.
Возбужденный, с наигранной печатью загадочности на лице, он быстро вошел в приемную начальника гарнизона и попросил Гуго Вальтера доложить о себе полковнику Качке.
Если бы Сергей Кирьяков не был так занят предстоящим разговором с начальником гарнизона, он заметил бы странный бегающий взгляд худосочного адъютанта и его пугливую торопливость. Он связал бы также эту суматошливость Вальтера с злобным прищуренным взглядом Сюльки-горбуна, которого он встретил на улице недалеко от резиденции начальника гарнизона.
Но Кирьяков был слишком озабочен предстоящим докладом и ничего необычного в поступках Гуго Вальтера не приметил, как не приметил ничего подозрительного в очень уж внимательном, злобном взгляде горбуна.
Поэтому, когда адъютант, слегка заикаясь, сказал, что герр полковник ждет герра Кирьякова, Сергей спокойно переступил порог кабинета.
— Гутен морген, герр полковник! — поздоровался он, вытягиваясь во фронт.
Полковник Курт Амедей фон Качке сидел за письменным столом, водрузив на голову резиновый пузырь со льдом: после давешней пирушки у полковника нестерпимо трещала голова.
Помимо того, смесь всевозможных крепких напитков, поглощенных им, вызывала тошноту, и, конечно, Курт Амедей фон Качке находился в самом скверном расположении духа.
— Прибыл с важным донесением, — многозначительно добавил Кирьяков, попрежнему вытягиваясь в струйку. — Имею точные сведения о намерениях партизан…
Злорадная улыбка, как гусеница, вползла на губы полковника.
— О, это есть зеер гут, — проскрипел он.
— Разрешите докладывать? — спросил Кирьяков.
Курт Амедей фон Качке движением губ как бы сбросил гусеницу, и его глаза вонзились в Кирьякова.
— Это очень интересно, — промямлил он и вдруг выпалил, громко рявкнув:
— Разрешаю докладывать вам, «товарич Днепр»!
У Кирьякова сразу стало сухо во рту. Он сглотнул ком слюны, подступивший к горлу, и постарался изобразить на своем лице искреннее удивление.
— «Товарищ Днепр»? Господин полковник, очевидно, хочет пошутить?..
— Это правда есть. — замотал он головой. — Теперь я буду шутить с «товарич Днепр», как он долго шутил со мной… Но моя шутка будет очень серьезной. Нихт вар?
Он самодовольно хихикнул, радуясь своему каламбуру и тому важному обстоятельству, что наконец-то ему удалось схватить этого таинственного партизанского разведчика.
Кирьяков понял, что для него теперь все кончено. Запирательство, игра в невинность — все это пустая трата времени. Он окинул быстрым взглядом кабинет, на мгновение остановился на окнах, еще не зарешеченных, и стремительным прыжком, очутился возле них.
Оставалось сделать один скачок на подоконник, проломить ударом кулака раму и… Но из-за оконных портьер вдруг словно бы вынырнули два дюжих эсэсовца и разом на него навалились.
Пока Сергея Кирьякова накрепко скручивали веревкой по рукам и по ногам, Курт Амедей фон Качке удовлетворенно хихикал, скаля свои крепкие и острые, как у хорька, зубы.
А когда связанного Кирьякова эсэсовцы втиснули в кресло, он сказал:
— Мы сейчас, «товарич Днепр», будем вести с вами замечательный разговор… Важный разговор… Конфиденциальный разговор… Нихт вар?
Кирьяков ничуть не сомневался в том, что Хорь поведет с ним разговор по-своему, по-хорьковому. Но он и не подозревал, какой неожиданный оборот примут события и какую тему беседы с ним изберет полковник Качке.
Он думал сейчас об одном: кто предал его? А. может быть, никто и не предавал — он сам сделал важное, но незамеченное им упущение? Какое? При каких обстоятельствах?..
Лихорадочные мысли наплывали, сталкивались меж собой в то время, как полковник Качке шагал по кабинету, все больше и больше возбуждаясь. Пузырь со льдом Качке швырнул в угол: внезапно возникшая горделивая мысль оказалась лучшим средством против головной боли.
«Да, да, только так… только так», — думал он и все больше убеждался в том, что нашел способ окончательно разделаться с партизанским отрядом, как он уже разделался с советским десантом. О, удачно осуществить задуманную тонкую операцию по уничтожению партизан — значит подняться по лестнице карьеры на очень высокую ступеньку. Тут пахнет не просто железным крестом, как в деле с десантниками, нет, о нет!.. За это дело он добьется места гаулейтера и не где-нибудь, а на благословенном побережье Средиземного моря, во Франции, среди виноградников Бургундии, где на каждом шагу не таится партизан с наведенным в голову немецкому колонизатору дулом пистолета…
— Это замечательный план, это гениальный план, — пробормотал Качке и вдруг, резко повернувшись, остановился перед Кирьяковым.
К удивлению молодого партизана, герр Качке смастерил на своем лице дружескую улыбку и радушное благорасположение.
— Я говорил, — начал он, — у нас будет очень конфиденциальный разговор… Но я буду добавлять также — конфиденциальный и дружеский. Нихт вар? Очень дружеский…
Взгляд его вдруг переметнулся к рации, стоящей в углу кабинета на ломберном столике возле дивана.