Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Мы все вышли на платформу. Порейко велел и мне его сопровождать. Видно, ждали какого-то друга или начальника и Порейке надо было показаться со свитой.
Народу на перроне было немного. Несколько торговок с ранними огурчиками, простоквашей и творогом, милиционер и будущие пассажиры с баулами и полосатыми сумками.
— Они будут в третьем вагоне, — сказал Порейко Александре. — Наверное, надо бы цветов принести, букетик. Купим?
— Где его здесь купишь? — удивился Одноглазый Джо. — Может, я до дому добегу, у нас
— Пионы! — В это слово Порейко вложил все возможное презрение. В его представлении подношение букета пионов, плебейского цветка, было равнозначно оскорблению высокого лица. Именно тогда я понял, что люди, которых мы встречаем, относятся именно к высоким лицам.
Александра хмыкнула. Она не была, видно, приучена к тонкостям вокзального этикета.
Почувствовав скрытое сопротивление в своей команде, Порейко решил объяснить нам, как положено себя вести графьям.
— Вот если встречаешь или на свадьбу идешь, — сообщил он, — то преподносишь розы, смотря по своему имущественному состоянию. Но обязательно розы или в крайнем случае гвоздики. Потому что эти цветы выращивают специально для торжественных случаев.
— А если похороны? — совершенно серьезно спросил Одноглазый Джо, который хотел расширить свой кругозор, а не смел смеяться над учителем и наставником.
— Дурак ты, при чем тут похороны! Мы же Матвея Семеныча встречаем.
— Я не в том смысле, — сказал Джо. — Я не хотел.
Тут вышел на платформу начальник станции и, приложив руки рупором к губам, крикнул, что через пять минут на первую (и единственную) платформу прибывает скорый поезд Тверь — Архангельск. Номера вагонов с головы поезда.
— Они в третьем вагоне будут. В купейном, потому что здесь СВ-вагонов нету. Они себе отдельное купе взяли. Мне был звонок, — сообщил нам вождь, нервничая и теребя блестящие пуговицы военного френча.
Поезд проявил себя сначала приближающимся шумом, затем вполз и замер перед станцией, прогремев всеми суставами. Поезд был старым, ржавчина просвечивала сквозь зеленую краску вагонов.
Проезжающие посыпались из вагонов — поезду стоять всего пять минут, а надо купить продуктов, заглянуть в буфет, а может, купить областную газету в киоске, открывшемся специально для такого случая.
Мы поспешили к вагону номер три.
Сначала из него выползли какие-то одинаковые мужики в тренировочных брюках и несвежих майках, а потом наступила пауза, и на площадку вышел настоящий генерал, орел, молодец, я его, кажется, даже видел как-то на телеэкране. Матвей Семенович Чулков собственной персоной.
Почетный председатель был немолод, даже скорее стар. Но из тех неутомимых толстячков, которые красят и укладывают волосы и даже носят корсет и играют в городки. Генерал красиво помахал нам рукой и начал осторожно, медленно, изображая бодрость, спускаться по ступенькам вагона.
Порейко кинулся к вагону и подставил руку генералу.
— Я
В конце концов помогла генералу Александра. Она, оттолкнув Порейку, протянула генералу руку словно для поцелуя — и опереться на такую руку мог каждый, даже Геркулесу не стыдно.
Следом за генералом спустился кавказский человек — сам Рустем Марков! Как нам повезло!
Про него достаточно было сказать — яростный! Никакая другая характеристика не выдержала бы сравнения. Несмотря на теплый вечер, Марков был в шляпе и в том слишком большом и широком пальто, которое таскают нувориши, чтобы отличаться от меня.
Когда все эти люди оказались на земле, Порейко, покачавшись на месте, схватил лицо генерала в жадные ладони и впился в него губами (а может, и зубами — зрелище было страшное). Но генерал не испугался, он был боевой генерал. Он обнял пухлыми лапками плечи Порейки, потянул к себе, чтобы удобнее было ответить поцелуями на поцелуи. Затем, полагая, что ему надо целоваться и дальше, генерал кинулся ко мне, а я, не ожидая нападения, убежать не успел. Он меня тискал, как насильник в подъезде, урчал, слюнявил, и от него воняло чесноком и водкой.
— Все! — закричала Александра. — Хватит, мальчики. Все в порядке.
Тут я увидел третьего из приезжих. Он изображал из себя марковского или корниловского офицера — я, честно говоря, не помню, какой из белогвардейских полков носил черные мундиры с черепом на левом предплечье. Фуражка у него была тоже черная. Он был красив и суров красотой гестаповских плакатов. И притом скрипел множеством ремней и портупей. Несколько снижался образ гауптштурмфюрера тем, что в руке он тащил объемистый генеральский чемодан.
— Рад, — сообщил генерал, как только поцелуйная часть кончилась. — Очень польщен. Наслышан о ваших успехах, мать твою.
Окончание фразы было несколько неожиданным, но потом я понял — генерал испугался, не сочтут ли его слишком интеллигентным, и пресек заранее подобные подозрения.
— Куда идти? — спросил он почти сердито.
— Сюда, товарищ Чулков, — показал Порейко.
Он показал генералу, куда идти, а мне махнул, чтобы я спешил к машине.
Я подчинился.
Как в лучших британских фильмах, я открыл все возможные двери в «Мерседесе». Генерал радостно ахнул:
— Вот и сюда, в дальние уголки, проникла цивилизация.
— Вы будете обеспечены всем необходимым, — предупредил его Порейко.
— Куда ехать-то? — спросил я шоферским голосом.
— В «Мологу».
«Мологой» именуется наша гостиница.
— Мы подготовили для вас номера «полулюкс», — сообщил Порейко генералу, который втаскивал пузо на заднее сиденье. — Высший класс по нашим меркам.
Корниловец хлопнул крышкой багажника так, что Порейко посмотрел на него с ненавистью.