Операция «Гадюка»

Булычев Кир

– Но нам-то тогда уже будет все равно, – заметил с улыбкой Лядов.

Улыбка у Лядова была язвительная, под стать хохолку. Может, он и знал, что похож на Суворова, вот и носил в себе язвительность.

– Придется вам управиться с делом за три дня, – сказал доктор.

– Пять дней, и ни минутой меньше! – заявил Берия. – Постараешься, бандит долбаный!

– Как? – удивился Леонид Моисеевич. Даже в том жестоком мире никто его еще так не называл. – Почему я кажусь вам бандитом, Лаврентий Павлович?

–

Потому что ты и есть бандит. Мой любимый, дорогой бандит. Прошу любить и жаловать – мой друг. – Берия засмеялся. Этого он делать не умел.

В дверь просунулась толстая белая морда велосипедиста в ржавом немецком шлеме.

– Там снова лезут, шеф. Вы не посмотрите?

– Иди, сейчас буду. Из пушки без меня не стрелять.

Берия обернулся к своим шахматистам.

– Доктор Фрейд для вас – старший товарищ и коллега. Слушайтесь его, потому что он не сделает вам дурного.

– А если сделает? – спросил Лядов.

– Во-первых, вы сами во всем разбираетесь, – сказал Берия. – Во-вторых, у вас нет выбора. Я ему доверяю, и вы будете доверять. Вы же из одной компании.

– Разве? – взвился Майоранский. – Я никогда не был в компании с Леонидом Моисеевичем. И не стремился к этому.

– Хватит разговорчиков! – рявкнул Берия, который почувствовал, что зашел слишком далеко в своем либерализме. – Фрейд, начинайте свои опыты. Гоглидзе! Где Гоглидзе? Помогай доктору и смотри, чтобы шахматисты не мешали работать.

И Берия поспешил к выходу, чтобы пресечь очередную попытку конкурентов оспорить его власть.

Майоранский пошел по лаборатории. Он трогал приборы, поднимал пробирки, ему доставляло удовольствие вновь оказаться в привычной атмосфере.

– А где центрифуга? – вдруг спросил он.

– На кой ляд центрифуга алхимикам и колдунам? – ответил за доктора Лядов.

– Вы не правы, – сказал Гоглидзе. – Центрифуга есть в том помещении, только она приводится в движение человеческой силой.

– А какой же еще! – сказал Лядов.

Доктор выпрямился и вздохнул. Он начинал работу.

– Я не имею чести быть с вами знаком, – сказал он. – Но полагаю, что мы с вами коллеги.

– До некоторой степени, – ответил Лядов.

– Это не совсем так, – сказал Майоранский. – Вряд ли вы можете на это претендовать. Должен сказать вам, что в прошлой жизни я занимал достаточно важное место в биологической науке. Моя лаборатория была снабжена лучшим отечественным и импортным оборудованием и аппаратурой.

Его казенный язык не вязался с бородкой и брюшком. Казалось бы, он должен быть изысканно интеллигентен, он говорил, как недавно приехавший с юга партийный выдвиженец.

Лядов этого не замечал, но Леониду Моисеевичу воляпюк Майоранского резал слух.

– Сначала Гоглидзе возьмет у вас кровь на биохимию, – сказал доктор. – Надеюсь, вам известна эта процедура.

– С какой целью?

– Кровь индивидуальна. Даже здесь. Вам приходилось видеть, что она собой представляет?

– Что меня может удивить? – спросил Майоранский.

– Вы видели кровь без лейкоцитов? – спросил Леонид Моисеевич. – А вы знаете, что происходит с вашим гемоглобином?

– Это любопытно, – сказал Лядов. – Давайте же займемся, не будем тянуть время.

– Твой поезд без тебя не уедет, – заметил Майоранский.

– Чем скорее я покину этот мир, тем лучше, – сказа Лядов.

– Чтобы вернуться сюда?

– Может быть, я хочу умереть там.

– Хватит этих разговорчиков при посторонних, – оборвал его Майоранский. – У нас с тобой задание, важность которого трудно переоценить. Я полагаю, что за последние сотни лет судьба никому еще не давала такого преимущества.

– Ты считаешь это подарком судьбы? Ты – злобный гордец!

Доктор подумал, что слушает отрепетированный и многократно повторяющийся спор. Здесь, в мире без времени, можно было спорить бесконечно.

Но слова Майоранского доктора насторожили, может быть, потому, что он готов был услышать что-то необычное и опасное для человечества. Ведь в любом случае все это – интрига Берии, причем задуманная давно и на несколько шагов вперед.

В первое время доктор думал, что Берии нужно добыть что-то из человеческого мира – может, пушку или какой-нибудь яд, – что-то недоступное здесь и могущее способствовать росту его могущества.

Но что?

Если говорить поменьше и слушать побольше, они обязательно проговорятся.

Доктор был прав.

Ошибка Берии, который думал, что все предугадал, заключалась в том, что он не предупредил шахматистов: доктор – чужой и даже опасный человек. И они восприняли его как союзника Берии. И не считали нужным перед ним таиться.

– Вам придется передвигаться? – спросил доктор.

Лядов лег на накрытую белой простыней койку, Гоглидзе принес иглу и пробирку для крови.

Майоранский следил за тем, как Гоглидзе берет кровь на биохимию.

Он чуть вздрогнул, когда игла вошла в сгиб руки и капелька жидкой крови образовалась у места укола.

– Вы куда-то поедете? – спросил доктор.

– Конечно, поедем, если бы это была просто прогулка, вашей помощи бы не потребовалось, – сказал Майоранский.

– Я спрашиваю, – произнес доктор, глядя, как Гоглидзе отошел от Лядова, – потому что должен понять, как составлен ваш график. Сколько вам находиться в пути и когда вы сможете возвратиться.

Лядов сел на койке, зажал согнутой рукой клочок ваты, который ему дал Гоглидзе, потом встал и отошел.