Операция молот
Шрифт:
Направляясь в своем желтом «мустанге» шестьдесят седьмого года выпуска к Парадайз-сити, он слушал по радио двухчасовые новости и не удивился, что ни слова не было сказано об удивительном похищении, случившемся вчера. Пикелис контролирует газету, радио и телевещание в городе, размышлял человек, звонивший в Атланту почти каждое воскресенье, но это не может остановить неизвестных, подстроивших ему такую подлянку. Они придумали и провернули это дело как боевую операцию, точно были группой отлично обученных коммандос. Но они это сделали не ради денег.
Ради слухов.
Они хотели, чтобы по городу поползли слухи. Только ради этого.
Они хотели, чтобы все горожане знали, что они здесь и не боятся организации Пикелиса.
Но не только.
Они выказали свое презрение, публично унизили известного прихвостня Пикелиса, бросив последнему открытый вызов.
— Господи, — пробормотал водитель «мустанга», когда до него дошел весь истинный смысл происшествии, — да это же объявление войны.
Людям в Атланте и людям, контролировавшим людей в Атланте, все это не могло понравиться. Их план не предусматривал никакой войны, и если происшествие прошлой ночью служило артподготовкой, то, значит, это и впрямь будет жестокая и страшная война. Неизвестные агрессоры могли делать теперь все что угодно, могли в любой момент нанести свой коварный удар из-за угла, применяя любую тактику и любое оружие. Причем нет пока никакой возможности предугадать, что они собираются сделать, или понять, зачем они сюда пришли. Однако если их непосредственной целью сейчас было просто заявить о себе и о своем неповиновении хозяину города, то их следующая атака произойдет очень скоро и будет неожиданной и очень впечатляющей.
— В среду вечером, — объявил Уиллистон. Они стояли в тени деревьев на явке «Боб» и изучали рисунки и фотографии. Деревья источали сильный аромат, но трое десантников были целиком поглощены мыслями о предстоящей операции.
— Мы выступаем в среду вечером, — объяснял профессор психологии, — потому что нам нельзя терять темпа атаки, нам надо внести в ряды их организации смятение и продемонстрировать им, что это была не просто хулиганская выходка и мы не намерены отсиживаться. Нам надо захватить инициативу в свои руки, и мы будем ее удерживать, уж раз мы надеемся создать здесь подпольное движение сопротивления.
— Если мы будем продолжать наносить им удары из засады, Энди, — предупредил Гилман, — все равно нам будет очень непросто сколотить здесь движение сопротивления. Это же сонный городишко. Никого не мутузят на Мейнстрит по вечерам. «Ридерс дайджест» исправно доставляется подписчикам каждый месяц. Так что я очень сомневаюсь, что местные жители станут рисковать своей шеей.
Уиллистон кивнул.
— Нам нужно найти стимул. Это ясно. Нам требуется найти такую политическую идею, ради которой люди захотят объединиться, — согласился он. — А пока что нам надо продолжать свои рейды и не оставлять в покое организацию Пикелиса, пока его люди вконец не будут сбиты с толку и не почувствуют себя, как на пороховой бочке, и пока весь город не поймет, что эти бандюги не так уж неуязвимы.
— Есть какие-нибудь мысли относительно возможной идеи? — спросил каскадер.
Профессор пожал плечами.
— Может, нас надоумит сам Джон Пикелис, — пошутил он с надеждой.
Уиллистон не мог знать, что эта в высшей степени невероятная возможность уже замаячила на горизонте и быстро превращалась в реальность.
19
Поздно вечером того же дня Кэти Пикелис получила пятидесятидолларовый букет роз — огромных, на высокой ножке — в корзине, доставленной лично владельцем «Бартонз блумз», самого дорогого в Парадайз-сити цветочного магазина. У большинства клиентов возникли бы немалые трудности сделать такой заказ в воскресенье, когда у магазина был выходной, но пять двадцатидолларовых банкнот, переданных в руки портье — даже такому, кто как две капли воды был похож на мертвого нациста по имени Гиндлер, — оказали чудотворный эффект, сравнимый разве что с действием аспирина «Байер» или трехчасовой молитвы. Не то что бы П. Т. Карстерс не полагался на силу молитвы или повсеместно разрекламированного жаропонижающего лекарства, но у него просто сложились свои приемы обращения с людьми — особенно с женщинами, — и он не видел причин отказываться от своих методов после их многолетнего успешного применения.
К букету роз прилагалась записка.
Она гласила: «С приветом от друга — П. Т. К.»
Кэти Пикелис взглянула на записку, ее губы тронула мимолетная улыбка, и девушка вздохнула.
Ох уж этот кобель! Истинный джентльмен, великолепный любовник и настоящий кобель. Она не понимала, какие же у нее намерения относительно него или какие у него намерения относительно нее. Ей было невдомек, что второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов — блистательный во многих отношениях — и сам этого толком не знал. И был этим недоволен. Он-то понимал, что ему следует делать и что ему необходимо сделать, и что он это непременно сделает. Но он все равно был недоволен — и девушкой, и собой. Гилман и Уиллистон провернули всю подготовительную работу с великим мастерством и тщанием, но они же не предупредили его, что девушка окажется столь хрупким созданием. Он мог с ней справиться, конечно, и справлялся. Ему следовало вести себя с ней очень осторожно, чтобы не поранить, и это ему удалось.
Он был само очарование — с нужной толикой душевной теплоты и с тенью многообещающей нежной улыбки на устах, — когда на следующее утро они вдвоем отправились кататься на водных лыжах. Он и в водных лыжах знал толк, демонстрируя силу мышц и ловкость безо всякого дешевого выпендрежа. Исполненные им воднолыжные упражнения оживили в ее памяти картины их любовных занятий прошлой ночью. Эта активация мозговых клеток послала тончайшие сигналы к нервным окончаниям кожи и заставила ее ощутить озноб, который не было никакой возможности подавить. Ей не помогло и жаркое июльское солнце — ничего не помогло. На ней был купальник — бикини самого маленького размера, но когда этот мужчина бросал на нее свой взгляд, ей чудилось, что она абсолютно голая. А ей было все равно. Нет, не все равно, совсем не все равно — просто ей было наплевать.
Она хотела, и желание делало ее еще более привлекательной.
Когда они вернулись в «Парадайз-хаус», Карстерс сообщил ей, как соблазнительно она выглядит, и она знала, что он не лжет. Но в то же время он явно что-то от нее скрывал. Даже после коктейля с водкой в его апартаментах и после его поцелуя, и после нескольких минут в жаркой постели, даже после ее страстных объятий и слез, чуть охладивших пылающий огонь в ее глазах, и после его ласк она все же чувствовала — как может чувствовать женщина, — что между ними возведена невидимая преграда, что остается еще что-то невысказанное, ибо он не может или не хочет ей что-то сказать.
— Было бы, наверное, лучше, если бы ты мне лгал, — сказала она, положив ему голову на плечо.
Он посмотрел на нее и нежно погладил по волосам.
— Не стоит. Я подозреваю, ты уже в своей жизни нарушалась достаточно лжи, так что с тебя хватит. Ты замечательная девушка, Кэти, и готов поспорить, что многие мужчины наговорили тебе кучу басен, но ни одному из них не удалось тебя одурачить. Это не в моих правилах к тому же. Не забыла? Я же честнейший и мерзейший старик во всем мире.
— Я знаю, что ты не мерзейший старик, кобель ты этакий, — прошептала она.
— Смешно. Нет правда, я мерзейший старик!
Внезапно посетившая ее мысль, что он вовсе не мерзейший старик, снизошла на нее как успокоение и облегчение. Она улыбнулась и поцеловала его в порыве радости. Он обязательно ей все расскажет — если есть что рассказать, — когда наступит подходящее время. И она опять его поцеловала.
— Ты что — сексуальная маньячка? — пошутил Карстерс.
— Ну, если у тебя нет никаких иных планов на ближайшие полчаса, то…
— Я говорю не о ближайшем получасе, — возразил красавец миллионер. — Я говорю о перспективе… скажем, о ближайшей неделе или месяце. А вдруг мы несовместимы. Я же много старше тебя. Меня мучают мысли о конфликте поколений.