Операция «Остров Крым»
Шрифт:
– Да! И нас признают как независимое государство. И нам оказывают военную помощь, которая будет такова, что СССР носа в Черное море не покажет!
– Я не люблю таких маниловских прожектов на голом месте, – сказал Шеин. – Вы что, получили какие-то гарантии?
– Да.
– От кого же?
Шевардин назвал имя. Шеин присвистнул.
– И это значит, что мы должны будем разместить на своей территории «першинги», – тихо сказал Верещагин.
– А вы что предпочитаете – «сатану»? – Дроздовец снова выскочил из кресла.
Верещагин шумно вздохнул.
– Поеду я, – сказал он.
– Куда?
– Домой.
– Постойте, Арт… Погодите! Ну послушайте же вы меня, вы тут самый здравомыслящий человек, пораскиньте немного мозгами, что нам всем дает мое предложение.
– Это не ваше предложение. Это предложение, умело внушенное вам сами знаете кем. Я слушал вас шесть часов, послушайте и вы меня: если бы ваше предложение действительно открывало какие-то возможности, я бы ни секунды не колебался. Но это – тупик, который может кончиться ядерным кризисом. Вас смертельно обижает, что переговоры ведутся без вашего участия? А вы не подумали, что сам по себе приезд советского лидера фактически во враждебную страну – случай из ряда вон? Вы не подумали, скольких усилий это могло стоить нашей разведке? В кои-то веки мы обзавелись таким агентом влияния в СССР – а полковник Шевардин предлагает гнать его обратно! Вы думаете, ко мне не подъезжали на этой козе? Кстати, не вы ли говорили, что проект «Дон» – предательство и плевок в лицо армии?
Шевардин не сумел изобразить невозмутимость.
– Откуда вы узнали?
– А вы рассчитывали, что не узнаю? Я на вас зла не держу, но давайте признаем: восхищаясь тут моим здравым смыслом, вы попросту лицемерили.
Шевардин на минуту потерял голос.
– Святоша… – просипел он. – Моралист хренов. Выскочка… Я – лицемерил? А как тогда назвать то, что ты сделал? Если мы сейчас… сдадимся Союзу… Если вся эта кровь, что лилась из-за тебя… лилась зря… То она вся на твоих руках, Верещагин! Вся, до последней капли! И ты ее не смоешь. Я тебя понял, Верещагин. Ты тоже интеграционист. Только ты хочешь не Крым отдать Союзу, а Союз – Крыму. Вербуешь их в нашу армию? Хочешь спасти их души? Ни хрена у тебя не выйдет: у них нет душ, у них там труха. Они это крестиком вышили на твоей шкуре, а если ты еще не понял этого, то ты просто дурак.
– Дмитрий Сергеевич, возьмите себя в руки. Тошно на вас смотреть…
Шевардин открыл рот и хотел сказать еще что-то, но тут по стенам пробежал блик от машинных фар, а во дворе под шинами зашуршал гравий.
– Кутасов, – тихо сказал Шеин, выглянув в окно.
По лестнице из гостиной поднимались двое – Кутасов и Воронов.
– Полковник Шевардин, вы арестованы по обвинению в заговоре, – сказал Воронов. – Оставайтесь в кресле, руки на стол.
– Ф-фух… Как он мне надоел… – Верещагин отлепил от сгиба локтя никотиновый пластырь. – Забирайте ваше имущество, полковник.
– Спасибо, – Воронов спрятал плоский микрофончик в карман.
Шевардин переводил взгляд с одного на другого и наконец остановил его на Верещагине.
– Сука, – жутко сказал он. – Стукач. Поганый доносчик. Красноармейский выблядок. Цыганская рожа… Главштабовский жополиз. Рогоносец…
– Полегче, господин полковник… – Лицо Верещагина оставалось неподвижным. – Князь Волынский-Басманов сказал значительно меньше… Правда, я тогда хуже держал себя в руках… Но я и был в худшей форме. Вы ведь потом не встанете.
– I wish you were tortured to death!
Верещагин, бровью не шевельнув, ответил:
– So do I. Я могу идти, господин Воронов? Я устал и хочу спать…
– Нет, Арт, к сожалению, – ответил за осваговца Кутасов. – Сейчас мы трое поедем в Главштаб. В СССР военный переворот.
– Что?
– Путч. Власть захватили ортодоксальные коммунисты.
Шевардин внезапно расхохотался, показывая пальцем на Верещагина. Они уже спускались по лестнице вниз, навстречу им поднималась охрана, а сверху все доносился смех…
– Не принимайте близко к сердцу, – Кутасов истолковал выражение лица Верещагина по-своему. – Он вышел из себя и говорил не то, что думал.
– Да плевать. Меня расстроило не это.
– А что же?
Мимо летели черно-желтые столбики ограждения, море за ними наливалось цветом.
– Мы потеряли еще одного хорошего комдива. Как раз сейчас, как назло…
Я не знаю, как наша разведка подтолкнула старых коммунистических пердунов к путчу. Или это были те, кто хотел захватить ложку. Или ни те и ни другие, а просто маразматики-партократы почуяли, как власть уплывает из рук.
В общем, они воспользовались моментом и устроили переворот.
Но я знаю точно, что в день переворота в «Шереметьево-2» около 10 часов вечера сел мирный «Боинг-747», который вез из Стамбула триста человек. Через пятнадцать минут «Шереметьево-2» прекратило все рейсы. Прилетавшие самолеты садились на резервную полосу и отводились к терминалам на неопределенный срок: аэропорт принимал один за другим «Антеи», на которых в Москву перебрасывался 549-й мотострелковый полк под командованием полковника Милютина. В 5-00 полк выдвинулся к Москве и занял позиции напротив кордонов Таманской и Кантемировской дивизий.
Любой из офицеров организационного отдела Генштаба СССР сказал бы, что 549-го мотострелкового полка не существует в природе.
А вот офицер аналитического отдела разведки на это ответил бы: правильно, 549-го полка не существует в Советской армии, а в Крымских вооруженных силах он очень даже существует. Только он более широко известен как «Красный полк», организация и вооружение которого в точности повторяют организацию и вооружение советского мотострелкового полка. Он играет роль потенциального противника на учениях и неплохо отличился во время «битвы за Остров Крым», вовсю используя свою способность притворяться советской частью.
Еще я точно знаю, что их высадку прикрывал спецназ КГБ «Альфа».
Никакой стрельбы не было: командование «кремлевских дивизий» подумало-подумало, да и решило путчистов не поддерживать. Опять-таки, я не знаю, чем их запугали или подкупили. Я только знаю от качинских коммандос, летавших в Москву, что после самоубийства министра внутренних дел путчисты капитулировали, и Генсек въехал в Кремль на штабной машине «Красного полка».
Через три дня уже времпремьер вылетел в Москву. Пришла его очередь удивляться цветам и плакатам. Никаких «белофашистов», сплошное «Нет братоубийственной войне!»