Операция «Перфект»
Шрифт:
Ключи от нового «Ягуара» были вручены Дайане, когда она успешно сдала экзамены на права. Отец Байрона редко позволял себе подобные сюрпризы, а вот мать, куда более порывистая, была вполне способна на неожиданные поступки. Она могла, например, купить кому-то подарок просто потому, что ей захотелось, чтобы у человека была эта вещь, и любой подарок она всегда заворачивала в красивую бумагу и перевязывала ленточкой, даже если никакого дня рождения и не было. Ключи от «Ягуара» отец ни во что заворачивать не стал, а просто положил в коробочку под белый носовой платочек с кружевами.
– Боже, какой сюрприз! – воскликнула мать. Она, похоже, и не догадывалась, что в коробочке еще и ключи от машины. Вид у нее был страшно смущенный, и она все трогала изящный платочек, на котором была вышита первая буква ее имени «Д», увитая маленькими розовыми розочками.
Наконец Сеймур не выдержал.
– Ради бога, дорогая! – с досадой сказал он, и это прозвучало как-то не совсем правильно: в его словах, пожалуй, слышалось больше угрозы, чем нежности. Только после этого мать догадалась приподнять платочек и обнаружила под ним ключи с эмблемой «Ягуара», выдавленной на кожаном ярлычке. Она была потрясена.
– Ах, Сеймур, – без конца повторяла она, – ну разве можно… Не стоило… Я не могу…
Отец, как обычно, с достоинством кивал, но Байрону почему-то казалось, что ему страшно хочется подпрыгнуть или побегать по комнате, только строгий официальный костюм этого не позволяет. Он сказал Дайане, что теперь люди будут смотреть на нее с интересом, что все будут обращать на нее внимание. Теперь уж никто не посмеет посмотреть на Хеммингсов сверху вниз. «Да, конечно, дорогой, – подтвердила Дайана, – матери всех учеников будут мне ужасно завидовать, потому что я – самая счастливая женщина на свете». И она погладила отца по голове, а он, закрыв глаза, прислонился лбом к ее плечу, словно вдруг почувствовав себя ужасно усталым.
Потом они поцеловались, и отец невнятно пробормотал что-то вроде того, что он изголодался. Дети, решив, что он хочет есть, тут же ускользнули прочь.
Дайана оказалась права насчет других матерей. Все женщины, прямо-таки все, столпились возле ее новой машины. Они трогали приборную доску из красного дерева и кожаные сиденья, усаживались сидеть на водительское место, а Диэдри Уоткинс сразу же объявила, что отныне маленький спортивный «Купер» ее совершенно не устраивает. От этого «Ягуара» даже пахнет чем-то дорогим – как-то так выразилась мать нового ученика, недавно появившегося у них в классе. (Никто еще толком не знал, как ее зовут.) И пока женщины рассматривали машину, Дайана металась за ними следом и носовым платком стирала с полировки следы их любопытных пальцев, довольно скованно при этом улыбаясь.
Каждый уик-энд отец задавал матери одни и те же вопросы: чистят ли дети свою обувь? Полирует ли Дайана хромированную решетку? Все ли знают, что у нее есть «Ягуар»? Конечно, конечно, говорила она. Матери остальных учеников просто позеленели от зависти. А стало ли об этом известно отцам учеников? «Да, да, – снова с улыбкой заверяла его Дайана. – Они только об этом и говорят. Ты так добр ко мне, Сеймур!» И отец, пытаясь скрыть счастливую улыбку, начинал вытирать рот салфеткой.
От этих мыслей о матери и «Ягуаре» сердце Байрона вдруг с такой силой подпрыгнуло, ударив в грудную клетку, что он аж испугался. Вдруг сердце пробьет в ней дыру? И у него случится сердечный приступ? Он даже на всякий случай прижал к груди руку.
– О чем мечтаем, Хеммингс? – Мистер Ропер заставил Байрона встать и сообщил всему классу, что именно так выглядит настоящий «ignoramus», то есть полный невежда.
Но Байрону было все равно, что бы там мистер Ропер ни говорил. Он сел и попытался присутствовать на уроке, но чем бы он ни занимался – тупо смотрел в учебник или в окно, – все расплывалось у него перед глазами, теряя очертания – и слова на страницах книги, и окрестные холмы. Вновь и вновь перед глазами возникала та девочка, свернувшаяся калачиком на земле возле дверцы «Ягуара», с той стороны, где сидел он. Колеса красного велосипеда, придавившего девочку, все еще крутились в воздухе, она лежала совершенно неподвижно. Казалось, она шла-шла и вдруг решила прямо у дороги прилечь и отдохнуть. Байрон то и дело поглядывал на свои наручные часы, на безжалостное, безостановочное движение секундной стрелки, и ему казалось, что время пожирает его заживо.
Глава 4
Обязательные ритуалы
Джим отпирает дверь своего кемпера и осторожно ее приоткрывает. Чтобы войти, ему приходится нагнуться. В окно светит бледная зимняя луна, ее свет холодным полотнищем лежит на ламинированных поверхностях. В домике у Джима есть и маленькая двухконфорочная плитка, и раковина, и складной столик, и даже мягкий раскладной диванчик, на котором достаточно удобно спать. Прикрыв за собой дверь, Джим запирает ее и начинает отправлять ежедневные ритуалы.
– Здравствуй, дверь, – говорит он. – Здравствуй, водопроводный кран. – Он приветствует каждую из имеющихся у него вещей. – Здравствуй, чайник. Привет вам, складная кровать и маленький кактус. Здравствуй, полотенце с надписью «Юбилейный чай». – Поздороваться нужно обязательно с каждым предметом, ни одного не пропуская. Закончив с этим, Джим снова отпирает дверь и выходит наружу. Его дыхание белыми облачками расцветает в ночи. Из дома, где живут студенты-иностранцы, доносится музыка, а тот старик, что целыми днями просиживает у окна, наверняка уже лег спать. На западе мелькают огоньки – это на излете часа пик прокладывают по вершинам холмов путь последние автомобили. Где-то лает собака, и кто-то сердито кричит на нее, чтоб замолчала. Джим снова открывает дверь своего домика и заходит внутрь.
Этот ритуал он повторяет ровно двадцать один раз – столько, сколько следует. Он входит в кемпер. Приветствует свои вещи. Затем снова выходит. Вошел – привет, здравствуйте, – вышел. Вошел – привет, здравствуйте, – вышел. И каждый раз непременно отпирает и запирает дверь.
«Двадцать один» – число безопасности. Если этот ритуал совершать двадцать один раз, с ним, Джимом, точно ничего не случится. А вот «двадцать» – число небезопасное, как и «двадцать два». Если что-то иное случайно затешется ему в голову – какой-то образ или слово – и он собьется, все придется начинать сначала.
Никто и понятия не имеет об этой стороне жизни Джима. Если он забредает в микрорайон, то всегда выправляет скомканные банки из-под пива и подбирает всякий мусор. И всегда здоровается с мальчишками на катке: «П-привет, как дела?» – а порой даже приносит с собой ящик с инструментами и чинит, например, забитый коллектор, но никто не должен знать, через какие испытания ему приходится проходить, когда он остается один. В Кренхем-вилледж есть одна дама с собакой, которая иной раз спрашивает, где он живет и не хочет ли он как-нибудь зайти в общественный центр и поиграть с ними в бинго. Выигравшим полагаются чудесные призы, говорит она, иногда даже обед на двоих в городском пабе. Но Джим спешит извиниться и отказаться.