Операция «Прикрытие»
Шрифт:
Солдат зябко повел плечами, оглянулся, а потом поднял повыше воротник кителя.
Гауптман Бертгольтц, которого недавно назначили командиром в их часть, после Восточного фронта, где он был тяжело контужен и потерял левый глаз, решил, что в то время, когда настоящие солдаты гибнут на передовой за будущее фатерлянда и во славу фюрера, служба в охранных подразделениях непозволительно мягкая. «Курортная жизнь», как он сам высказался на последнем построении. Пообещав при этом лично позаботиться, чтобы солдаты вверенного ему батальона смогли в полной мере испытать на себе все тяготы воинской службы. Для начала увеличив в два раза количество караулов. И теперь отделение Дитриха заступало на пост не сутки через двое, как раньше,
Дитрих широко и протяжно зевнул, потом скомкал языком набравшуюся слюну и зло сплюнул.
Спать хотелось отчаянно. Можно даже сказать, что это было самым главным, если не единственным желанием всех его товарищей последние три недели. С того самого дня, как в подразделении сменился командир. Прежнего командира — майора Вильгельма Веста, который, к слову, тоже не отличался особенной добротой и человеколюбием, солдаты вспоминали почти с нежностью, а установленные им в батальоне порядок и дисциплину как воскресный отдых.
Шарфюрер Мольтке ворчит, что еще неделька такой службы, и он подаст рапорт о переводе на Восточный фронт, а то от усталости уже не хватает сил даже подтереться. И если уж суждено сдохнуть, то хоть с толком. А не по прихоти контуженого болвана с офицерскими погонами.
Шутка, конечно, злая, но если вспомнить, что по вечерам в казарме давненько поутихли привычные разговоры о женщинах и всем таком, — Карл не так уж далек от истины.
Дитрих горько усмехнулся и вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня носит в кармане письмо из дома, которое до сих пор не нашел времени прочитать. Похоже, мысль о переводе на фронт не столь глупа, как кажется на первый взгляд… Особенно если учесть, что этот самый фронт теперь всего лишь в нескольких десятках километров. И если все будет продолжаться по-прежнему, то и переводиться никуда не потребуется. Русские нагрянут сами.
И именно поэтому нечего ныть и возмущаться. Даже самая запредельная усталость пройдет, а смерть — это уже навсегда. Значит, чудом уцелев в аду сражений, оставив на поле боя друзей и подчиненных, гауптман Бертгольтц имеет полное право возмущаться здешней «синекурой» и закручивать гайки. А рядовому составу остается надеяться, что фронтовик офицер вскоре поостынет, успокоится, привыкнет, и жизнь гарнизона опять наладится, войдет в привычное русло.
Убедив самого себя в том, что терпеть муштру осталось недолго, солдат немного повеселел и даже согрелся. Он совсем уже было решил подойти ближе к горящему у въезда на мост фонарю и прочитать пришедшее из дома письмо, как на реке, выше по течению, загоготали потревоженные гуси.
Действуя по инструкции, он тут же бросился к перилам моста, стаскивая на ходу карабин.
— Хальт! Хальт!
В сплошной ночной тьме ничего нельзя было разглядеть, кроме небольшого темного пятна у противоположного берега. Правда, понять, что это, Дитрих не смог. То ли силуэт человека, то ли стая гусей, сбившись в кучу, закрывала на воде отражения звезд. Но уже в следующее мгновение точку возмущения спокойствия осветили мощные прожектора.
В ночном карауле ожидаешь всего, чего угодно. От вражеских парашютистов-диверсантов, посланных взорвать важный объект, до мифических партизан, о которых так много и с такой ненавистью рассказывают те, кто воевал на Востоке.
Бывают и курьезные случаи. Например, на позапрошлой неделе вылавливали из реки задремавшего и кувыркнувшегося с моста в воду курьера. Но увидеть на противоположном берегу речки полуобнаженную, темноволосую женскую фигурку, испуганно замершую в выхватившем ее из ночного мрака конусе яркого света, Дитрих никак не ожидал. А потому сперва не поверил собственным глазам.
Солдат удивленно сморгнул, даже протер глаза рукавом и ущипнул себя за нос. Опасаясь, что все-таки умудрился задремать на посту. Но видение не исчезало. А в следующее мгновение тишину ночи нарушил негромкий смех.
Сперва одинокий и неуверенный, но уже спустя пару секунд к нему присоединился еще один голос, и еще один, и еще…
Прошло меньше минуты с тех пор, как гуси на реке всполошились и подняли тревогу, а вся охрана моста уже заливалась хохотом. Солдат прямо корчило от вполне понятного недержания эмоций. Слишком резким оказался переход от ожидания опасности к пикантной комедийности. Вскочить ночью, по тревоге, готовясь к смертельному бою с вражескими диверсантами, а вместо них в свете прожекторов увидеть пригожую, полуобнаженную девицу, пожелавшую освежиться перед сном, — тут никакого самообладания не хватит.
Этот почти истерический хохот солдат позволил опомниться и девушке, от неожиданности застывшей, как пресловутая жена Лота.
Выйдя из ступора, она нагнулась и стала поспешно сгребать в охапку снятую одежду, так и не сообразив покинуть освещенный прожекторами круг, а всего лишь тревожно поглядывая в сторону моста.
— Hoh, Schulmann! — заорал вдруг, обращаясь к Дитриху, находившийся среди прожекторной обслуги шарфюрер Мольтке. — Du heran aller аn Sch"one, auffordert sie zu finden sich zu wir! [7]
7
Эй, Шульман! Ты ближе всех к красотке, пригласи ее присоединиться к нам!
Дитрих коротко хохотнул, поддаваясь общему веселью, забросил карабин за спину и, перегнувшись через перила, прокричал:
— M"adchen, euch zu aufhelfen? [8]
— Auskommt! [9] — негромко, но вполне отчетливо ответила та, прижимая к груди скомканную в один узел одежду.
Акцент у девушки был ужасен настолько, что Дитрих даже не сразу понял ответ, оттого и замешкался. Зато шарфюреру, похоже, было совершенно все равно, на каком языке изъясняется незнакомка. И что именно она говорит.
8
Девушка, вам помочь?
9
Обойдусь!
— Anzieh zu uns! Nicht blamiere sich! [10] — продолжал веселиться Мольтке.
— Geh in Arsch, Dummkopf! [11]
Но чтобы шарфюрер услышал слова черноволосой девушки, — кстати, как удалось разглядеть Дитриху, довольно миленькой и совсем молоденькой, — ей надо было проорать свой ответ хотя бы раза в три громче.
— Und beliebt, ich absteigt zu dir? [12] — неожиданно для самого себя произнес осмелевший солдат, словно и в самом деле мог покинуть пост. Но магнетизм этой хрупкой, беззащитной фигурки, казавшейся в ярком электрическом свете еще тоньше, действовал на него ошеломляюще.
10
Поднимайся к нам! Не стесняйся!
11
Иди в задницу, придурок!
12
А хочешь, я спущусь к тебе?