Операция "Рагнарёк"
Шрифт:
— Ты сказал Дьявол, — вдруг сообразила она, — один метафизический недоказуемый Дьявол. Я видела их тысячи… В Преисподней. И Демонов Джаханнама. Орден Гермеса заигрывает с первыми, мистики Востока – со вторыми. Они не просто доказуемы, они чертовски, дьявольски реальны. И, боюсь, скоро в этом убедится даже самый закоренелый профессор научного атеизма.
— Почему ты так считаешь? – удивился Регент.
— Потому что появления в Мидгарде гнома и дроу недостаточно, чтобы запустить процесс. Да и вызывание демонов – не вчерашнее изобретение, Орден балуется пентаграммами уже долгие века. Значит, они нашли лазейку. Пытаются сделать то же, что и мы. Не только Асгард видит в этой Вселенной лакомый кусок.
— Возможно, ты права, — кивнул карлик, — я попытаюсь задействовать старые связи и проверить ситуацию. Но не бесплатно.
— Сколько?— вздохнула дроу.
— У тебя столько нет, — ухмыльнулся Регент, — но я имел в виду не деньги. Возможно, плата, которую я хочу с тебя взять, пойдет на пользу и вашему делу. Твоя кровь.
— Хочешь попробовать, каковы дроу на вкус?
— Хочу провести медицинское обследование. С магической составляющей. У тебя невероятная сопротивляемость магии. Возможно, она у тебя в крови не только в переносном смысле. Есть шанс, что удастся разработать заклятия или даже снадобья с подобным эффектом. Но для этого мне нужно проанализировать некоторые данные.
— Ты получишь свою плату, — решила дроу, — когда хочешь приступить?
— Да хоть сегодня, — ответил Регент, — можешь у Тильды спросить, ничего ужасного с тобой делать никто не собирается.
— Ага, — подтвердила Тильда, — они просто исколют тебя иголками, опутают проводами и измерят все, что поддается числовым выражениям.
Разговор прервал зазвонивший в кармане у Делии телефон. Фьялар сообщал, что останется у оборотней на ночь. В подробности он не вдавался, но беспокойства в голосе не было. Скорее, предвкушение приятного вечера. Делия решила не делиться с ним своими планами.
— Сегодня, — кивнула она Вэйнврайту, пряча телефон в карман, — все равно больше заняться нечем.
— А я? – спросила Маша. И, глянув на Бобби, ойкнула, — то есть, конечно, «мы».
— Позвони Войцеху, — предложила Делия, — он хочет сводить свою девчонку куда-нибудь поужинать, и ему нужна компания, чтобы она не слишком заглядывала ему в рот, не то заметит, как он мало ест.
— Неплохая мысль, — улыбнулся Бобби, — Маша, ты как на это смотришь?
— Голодными глазами, — ответила девушка, — от сегодняшних бесед у меня аппетит разыгрался.
— Передай Шемету, что его искал Кадир, — сообщил Вэйнврайт.
До Лорда Регента уже дошли сплетни о самоубийственном поведении Войцеха. Но ударник Фьялара принадлежал к клану Малкавиан, и безумие было у него в крови. По разговору Маши и Делии Вэйнврайт понял, что они даже не подозревают, чем рискует Войцех. Но решил не обсуждать со смертными правила Маскарада. Подобный разговор мог плавно вернуться к обсуждению его отношения к Тильде, и карлик, с тревогой поглядев на воспитанницу, решил оставить эту тему. В конце концов, одним психом меньше – невелика потеря.
* Оккам – английский философ, автор изречения, именуемого «бритвой Оккама» («Не следует множить сущее без необходимости»), одного из принципов научного подхода к изучению явлений
35. Бруклин; Casa Mono, Манхэттен. Нью-Йорк. Мелисента. Войцех
Мелисента сидела в школьной столовой, уже в который раз бездумно перечитывая главу в учебнике истории, и не понимая ничего. Наполеоновские войны, Битва Народов, Эльба… Слова не цеплялись за память, скользя по периферии зрения черными муравьями букв.
На рассвете, нет, перед самым рассветом ее разбудил тихо звякнувший телефон. Она спросонья нажала кнопку – сообщение от Него. Теперь у Мелисенты был Он, с красивой, каллиграфически и с замысловатыми завитушками выведенной большой буквы.
«Когда фиалки льют благоуханье
И веет ветра вешнего дыханье,
Мудрец — кто пьет с возлюбленной вино,
Разбив о камень чашу покаянья.
Pago Casa del Blanco или Brunello di Montalcino?»
Странное сообщение. Как и все в Нем. Но эту загадку она разгадала. Отправила ответ с одним только словом «Паэлья», и попыталась снова уснуть. Сон не шел, после вчерашнего бурного свидания, ссоры с матерью и ночных кошмаров, в которых Войцех превращался в дракона, и его пламя опаляло ее изнутри, заставляя снова и снова задыхаться от невыносимого желания.
Домой Мелисента решила не ходить. Украдкой засунула в школьный рюкзак немнущееся маленькое черное платье. Туфли, конечно, не самые парадные – но и так сойдет. Уже после занятий позвонила матери, наврала с три короба про какую-то экскурсию с классом. Кажется, убедила. Вернуться опять нужно было не поздно, а телефон Войцеха снова не только не отвечал, но вообще был недоступен. Как и смысл происходящего в ее жизни.
Девушка пыталась ответить себе на вопрос «что происходит», складывая в уме весь свой маленький жизненный и большой читательский опыт. Даже советами подруг на этот раз не пренебрегла, пропуская события последней недели через сито афоризмов, мудрых фраз и устоявшихся мнений. События в нем застревали, никак не желая укладываться в рамки, ящички с классификационными ярлычками и логические схемы.
Это не походило ни на «любовь заканчивается, когда мужчина добивается своей цели» из классической литературы, ни на «любви без секса не бывает» из утверждений ее прежних кавалеров. Конфетно-букетный период, как непременная плата за дальнейшее, признавался всеми необходимой фазой для доказательства серьезности отношений и намерений. Но и только. Ее всегда трясло от прагматичности этого подхода, от банальности фраз, которыми ее пытались убедить в искренности чувств. «Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивая?». Зеркало. И каждый следующий самовлюбленный болван, который надеялся, что ему удастся заполучить то, что не досталось предыдущему.
К тому моменту, как Кристи уговорила ее не просто сходить на концерт, а попытаться пробиться в гримерку и свести как можно более тесное знакомство с музыкантами, Мелисента пришла к выводу, что ценность этого «приза» для нее самой значительно меньше, чем для охотников за ним. И с горькой, отчаянной решимостью собиралась избавиться от него, просто вышвырнув в мусорную корзину. Главное, чтобы подальше от тех, кто посмеет хвалиться этим трофеем.
На концерте она не столько слушала музыку, хотя ей нравился этот жесткий, но в то же время романтический, стиль, сколько пыталась холодно и непредвзято оценить кандидата на роль «мусорной корзинки». И золотоволосый ударник сразу привлек ее внимание. За его ангельской хрупкостью и декадентским изяществом она скорее почувствовала, чем разглядела, давнюю неизбывную боль. Под обжигающей лавой страсти, рокочущей в его барабанах – холод. Не тот, которым как ледяным душем окатывают слишком приблизившихся чужаков, но сырой могильный холод одиночества, ночную тоску и боль. Обнять и согреть, увести за собой к теплу, свету и солнцу. Невозможно, невозможно…