Операция 'снег'
Шрифт:
Костя так и вскинулся. "Мука?
– шепчет.
– В самом деле - мука..."
Отошли мы от плавбазы - видим, Костя что-то химичит. Мешок какой-то приволок, к тросу его принайтовливает. А сам шепчет: "Сейчас я ей покажу, из чего беляши делаются..."
Короче, спускает он мешок за борт... И кидается на него с ходу Одноглазый Джек!
Раз зубами акула рванула, два. Словно лошадь в торбу с овсом... А в мешке-то - мука! Водой ее смочило мгновенно... Ну да - тесто получилось и прямо всю морду акулью залепило, словно из огромной квашни. Пасть у нее склеило, зубы завязли, глаза забило...
Ка-а-ак
Мы еще там месяца два ловили. Я в бинокль несколько раз издали замечал Одноглазого Джека, но - честное рыбацкое слово!
– только акула своим здоровым глазом номер наш на борту увидит - и ходу...
СКАЗОЧНИК
Я сидел в глубоком кресле перед низким журнальным столиком, над которым опускалась лампа на витом металлическом стебле. Ее притушенный зеленоватым абажуром свет плавал по полированной поверхности дерева, когда я двигался. И в этом мягком ненавязчивом свете я со скульптурной подробностью видел сильные, выразительные руки женщины, сидевшей напротив меня. Эти руки жили совсем особой, отдельной жизнью, независимо от произносимых ею слов, и их жесты не пытались служить иллюстрацией к тому, что произносилось женщиной. Лицо ее оставалось в тени, но я чувствовал, что время от времени она совершенно по-детски зажмуривала глаза, когда что-то припоминала, и открывала их во время коротких пауз.
В сущности, это не было разговором. Он все-таки предполагает некий диалог между собеседниками. Но тут я не задавал, да и не мог задавать никаких вопросов. Просто случаются в нашей жизни такие минуты, когда возникает потребность выговориться, выплеснуться, повинуясь только неясному подводному течению собственных мыслей или воспоминаний и не слишком заботясь о том, слушает ли собеседник.
И потом бывает невозможно припомнить, с чего, собственно, начинается подобный разговор. Словно ручей под снегом: по капельке, по струйке копится где-то во влажной темноте, а затем вдруг пробулькнется наружу - и уже, не обращая ни на что внимания, прокладывает себе собственное уверенное русло.
– Вам должно быть знакомо, - полувопросительно-полуутвердительно говорила Ирина Васильевна, - чувство томления и странного беспокойства, похожее на то, что испытывает взрослый человек, листающий свои первые детские книжки. Ощущение чего-то радостного, необратимо утраченного, а вместе с тем - тайного ожидания, робкой уверенности в том, что это может повториться? И словами этого - нет, не выразишь. Не потому даже, что их не хватает, а просто потому, что ощущение это стоит вне всяких слов. Словами его только прогнать можно... Начнешь себя уговаривать - ну чего, чего тебе не хватает? Муж, с которым по-настоящему дружна, и работа не рядовая, интересная, и дети здоровые... И все-таки где-то, в дальнем-дальнем уголке души таится этакий тоскующий кусочек со следом старого счастья... И томление, и оторопь какая-то тебя всю охватывает, жалко чего-то, а чего? И порою я - солидная женщина, кандидат наук, мать двоих детей самой себя стыжусь. И чего, спрашиваю тогда, тебе надо?!
А нам, женщинам, больше чем кому другому нужны сказки. Да, да - сказки! И те люди, которые могут их нам рассказывать. И мы уходим за такими людьми, как дети за флейтистом! Помните - у Роберта Броунинга "Флейтист из Гаммельна"?
Я давно, в самом начале жизни своей, встретила такого человека,
Встретились мы с ним не весной, как это обычно в романах бывает, а осенью. У нас в Ленинграде в сентябре удивительные порой дни стоят - еще лучше весенних. И я вот помню, какая в ту осень я сама была радостная, ни с того ни с сего все мне необычным казалось: и листья на деревьях словно специально для меня художники акварельными красками раскрасили, и небо такое, словно его только что для праздника протерли, и облака на нем свежевыстиранные, чуть подсиненные для просушки развесили. И на душе у меня тоже - ни соринки, ни пылиночки. Прямо все хрустит как накрахмаленное.
А познакомилась я с ним - в самом буквальном смысле слова на большой дороге. Он меня на Приморском шоссе своей "Победой" сшиб. Я на велосипеде ехала, и черт меня дернул выкрутасы на дороге выкручивать! С бровки я чуть ли не на середину выехала, пою во все горло и виляю из стороны в сторону, словно вальсирую. Он-то ничуть не виноват: его машина из-за поворота выскочила, он даже гуднуть не успел. Только свернуть попытался. Я метнулась в сторону, и как раз по заднему колесу меня бампером зацепило. Я, конечно, с велосипеда слетела сразу, по асфальту боком проехалась... Машина затормозила так, что чуть на дыбы не встала. Честное слово, мне показалось, что шины задымились!
И не столько мне сначала больно было, сколько сразу и смешно, и жутковато: а что, если бы он меня всерьез, насмерть, сшиб? И сама ведь, сама все! От страха я глаза крепко-накрепко зажмурила и вставать боюсь. Да только меня за ногу дернули. Я одним глазом посмотрела: наклонился надо мной высоченный светловолосый парень.
– Скажите, - спрашивает, - вы специально именно под мою машину бросились? Если вы решили с собой таким способом покончить, - извините, пожалуйста, что я вас не совсем раздавил... Нервы, знаете.
Я от злости прямо вскочила, - ну хоть бы для приличия спросил, как я себя чувствую и целы ли у меня руки-ноги. И вероятно, у меня было такое сердитое лицо, что парень на меня посмотрел чуточку серьезнее и вдруг улыбнулся. А улыбка у него - словно бы на меня солнечный зайчик пустили.
– Ой!-говорит.
– Только вы меня, пожалуйста, не проглотите. А то у меня папа-мама старички, а я у них один...
Я фыркнула, конечно, и тут только заметила, что глаза у него пушистые-пушистые от ресниц и в них просто чертенята прыгают. Он так испуганно посмотрел по сторонам и шепотом спросил:
– Послушайте, а может, эта дорога - ваше частное владение, так сказать, "прайвет роуд", что вы по ней так широко раскатываете?
– Нет, - отвечаю, - я нечаянно...
– Ага, - злорадно протянул он.
– Тогда я вас везу до первого автоинспектора. Оформим ваше хулиганское поведение протокольчиком и пошлем к вам в школу. Директор поставит вам двойку по поведению и к экзаменам не допустит. А я буду радоваться, я человек кровожадный!
Говорит, а сам носовой платок достает.