Операция «Святой Иероним»
Шрифт:
— Нет, подожди, — удерживал Кита Петрусь Иваныч. — Володя, а двадцать тысяч тебя не устроят? Это ведь тоже деньги неплохие.
— Нет, мимо, мимо! — издевался Володя. — Мне полмиллиона нужны, я депутатом парламента стать надумал, а ваши двадцать тысяч Киту вон подарите — у него фантазии, как у барана! Пусть себе сад и дачу купит да и выращивает там смородину и кабачки!
— Ну, вахлак паршивый! — гаркнул Кит и стал колотить в дверь чем-то тяжелым — то ли ломиком, то ли монтировкой.
Скоро тонкая дверь покрылась трещинами, стала отваливаться краска, и в проломе показался быстро мелькающий заостренный конец никелированного «инструмента», которым Кит орудовал с громким кряканьем, как шахтер в забое отбивает породу. Теперь Володя уже не разговаривал с ворами. Страх наводнил его сознание бурным, неудержимым потоком. С Иринкой вместе он попятился в дальний конец комнаты, и там, в углу, вцепившись в друг друга, они сидели и ждали того, что скоро в проломе покажется голова Кита, озлобленного, дикого, страшного.
Вдруг там, за дверью, снова раздался шум. Чей-то приказ прозвучал категорично и властно: «Всем на пол! Руки за голову!» Но кто-то из тех, к кому относился приказ, похоже, не выполнил его и даже, как понял Володя, попытался сопротивляться, поэтому еще более категорично, чем приказ, прозвучал выстрел, сухой, как треск ломаемой палки, раздался чей-то стон, и голос Белоруса, просящий и униженный, произнес:
— Только прошу вас, не стреляйте, не стреляйте! Вот мои руки! Пожалуйста, наденьте на них наручники...
И Володя, посильнее уперев в пол непослушные, дрожащие ноги, стал отодвигать от изуродованной двери письменный стол.
ГЛАВА 18
ВОЗВРАЩЕНИЕ БУМЕРАНГА
В душе Володи гремел праздник, взрывались петарды восторга, довольства самим собой, звенели кимвалы восхищения и радости, и небесные хоры пели мальчику Славу, торжествуя его победу. Сам же Володя представлялся себе словно освобожденным от цепей Прометеем, только в данном случае не понадобилось освободителя Геракла, и сбросить оковы обстоятельств он сумел сам, благодаря уму и ловкости.
На самом деле не существовало больше Паука и Димы, был отправлен за границу обманутый Злой, Белорус сидел в тюрьме, а Кит лежал в тюремной больнице, где ему лечили огнестрельную рану. Его и вовсе ждал суровый приговор за вооруженное сопротивление работникам милиции, к тому же он, как выяснилось, являлся рецидивистом с большим стажем.
Особенно согревало Володино сердце то, что последнюю свою победу он одержал в присутствии девочки, любимой им и, как оказалось, любившей его. Правда, Володе не нравилось то, что она стала набожной, много говорила о Боге и все пыталась поставить Володю на путь истины, излечить его от злого влияния то ли Сатаны, то ли обстоятельств жизни. «А и пусть себе излечивает! — говорил сам себе Володя. — От этого она хуже не станет да и я не пострадаю. Теперь я все могу, теперь мне ничего не страшно! Я стал богатым, очень богатым и могу бороться хоть с обстоятельствами жизни, хоть с самим Сатаной! Куплю себе диплом юриста или экономиста, включусь в политическую борьбу, заведу свое дело...»
Оставалось сделать самую, как считал Володя, малость — пойти в Эрмитаж и забрать спрятанную в камине картину. Мальчик не сомневался в том, что она так и лежит там, в этом укромном месте, потому что никто и никогда не догадается заглянуть в недра этого давно угасшего очага. Однако и затягивать с визитом в Эрмитаж Володя тоже не собирался, а поэтому буквально через день после того, как он расквитался с Белорусом и Китом, Володя вместе с Кошмариком-Моргом вошел под своды музея. Кошмарика Володя взял с собой потому, что вдвоем было куда удобней забрать картину: Кошмарик отвлекает бабушку-смотрительницу, а Володя нагибается к камину и одним движением вытаскивает полотно и прячет его под куртку. Для визита был выбран поздний час — незадолго до закрытия музея.
И вот они уже шли по раззолоченной анфиладе комнат дворца, за окнами текла свинцовая Нева, и с картин на мальчиков смотрели святые, Иисус, Мадонна, граждане Флоренции и Рима, жившие лет пятьсот назад. Оказалось, что Кошмарик в Эрмитаже прежде не был, и теперь он, нахохленный, придавленный всем этим великолепием и красотой, с интересом поглядывал на картины, останавливался у некоторых и рассматривал их, наклонив к плечу голову и чуть-чуть приоткрыв рот. Но Володя торопил его:
— Скорее! Скорее! Потом посмотришь, я тебе персональную экскурсию организую! Ну, еще один зал! Скорей, а то закроют! Будешь вон ту бабку разговором отвлекать! У тебя получится! Ты очень на деревенщину похож, бабки таким рассказывать любят!
Скоро они прошли в зал, в котором Володя когда-то провел ночь. «Святой Иероним» по-прежнему висел на месте, а на границе с соседним залом стояла ветхая старушка-смотрительница, все та же — Ольга Петровна, помнил Володя. Людей в зале больше не было, и Володя толкнул Кошмарика:
— Ну, иди же к ней!
Кошмарик двинулся к старушке и что-то стал мямлить, задавая обычные для посетителей вопросы. Ольга Петровна скоро увлеклась беседой с простоватым «непетербуржцем», а Володя, попросив в мыслях помощи неизвестно у кого, подошел к камину и резко нагнулся. Он заглянул в темное чрево камина, но ничего не увидел там! Володя резко поднялся, сразу вспотевший. «Этого не может быть! Я просто не увидел! Картина там!»
И Володя нагнулся снова, только теперь он даже просунул в темное нутро очага свою руку, пошарил ею там. Провел по трубам, на которых недавно лежал, но картины не было...
— А что вы там забыли, молодой человек? — услыхал он вдруг над собой строгий голос старушки, настолько строгий, насколько могут строго говорить очень добрые люди.
Володя разогнул спину. Перед ним стояла смотрительница и пристально глядела на него через толстые очки. Как не был испуган и обескуражен Володя, ему все же удалось изобразить на лице подобие улыбки. Отряхивая руки одна об другую, мальчик сказал:
— Да ничего особенного! Просто посмотреть хотел, как камин устроен. Он что, больше не работает у вас? При желании можно его зажечь?
— Ну что вы! — с ласковым осуждением посмотрела на Володю Ольга Петровна. — Камин давно заложен, вернее, заложен дымоход, и там теперь проходят две трубы. Я, признаться, и не знаю, для чего они там. — И вдруг старушка, оглядевшись по сторонам, с видом заговорщика сказала: — А вы знаете, что я недавно нашла на этих трубах? Не знаете?
— Не знаем, — криво улыбался Володя дрожащими губами. — А что?