Операция «Тень»
Шрифт:
У Советов нет, к их счастью, обременительного большого надводного флота, они с самого начала понимали, что если им в будущем придется воевать на море, то рассчитывать можно лишь на подводный флот. Все внимание они отдали подводному флоту. И если нанесение нашими подводными лодками сокрушительных ударов по жизненным центрам Советов с севера является чистейшей фантазией, то об ответных операциях советских подводных лодок этого сказать никак нельзя. И это должно быть понятно каждому, кто хоть немного знаком с физической и экономической географией. В данном случае география явно не на нашей стороне. Каррайт мечтает о превращении Арктики в театр военных действий… Да, так и получится, но произойдет это, мне кажется, совсем иначе, чем думает Каррайт.
Прайс устал. Он немного помолчал, закрыв глаза.
— Теперь взгляните, Грин, на наше тихоокеанское побережье, взгляните именно в аспекте морской войны, вероятного ответного действия подводного флота Советов. Тут нет нужды разыскивать наши жизненные центры, они расположены на самом берегу океана от Сиэтла на севере до мексиканской границы на юге. Сан-Франциско, Лос Анжелес, Монтерей… Тихоокеанское побережье — это наши авиационные заводы, это предприятия фирмы «Локхид», той самой, которая выпустила высотный самолет «У-2»… Тихоокеанское побережье Штатов — это нефть Калифорнии, это ракетные и атомные полигоны за Скалистыми горами, стартовые площадки в туннелях и каньонах Скалистых гор. Наконец, это — базы и порты, линии наших коммуникаций с Востоком, с Гавайями, с Седьмым флотом. Что мы сможем противопоставить советским подводным лодкам с ядерным оружием, чтобы защитить свое тихоокеанское побережье? Ровным счетом ничего. Ведь радиус действия ракет составляет от двух с половиной до четырех тысяч километров, а для стрельбы ракетами с атомными и водородными боеголовками по объектам на нашей территории подводным лодкам нет даже необходимости всплывать, они будут без помех расстреливать нас из-под воды. И если наш флот в открытом море мы можем как-то рассредоточить, то строения на берегу, порты, базы, города — рассредоточить невозможно, все поглотит огонь, на все обрушится взрывная волна и гибельная для всего живого радиация. Для того чтобы представить себе весь ужас, который воцарится на побережье, следует вспомнить, Грин, что взрыв ядерного заряда одной ракеты типа нашей «Поларис» в пять раз превосходит силу взрыва атомных бомб, сброшенных нами на Хиросиму и Нагасаки.
Посмотрите на наше атлантическое побережье… Вдоль него сплошной город, там три четверти нашей промышленности… автомобильные заводы, атомные заводы в Теннесси, полигоны во Флориде, там такие наши поистине жизненные центры, как Вашингтон и Нью-Йорк. А наш юг? Кто может утверждать, что мы сможем запереть от подводных лодок противника Карибское море и Мексиканский залив? Крупнейшие наши города на Миссисипи, нефть Техаса, наши военные центры и форты будут подвергнуты ядерной бомбардировке ракетами с атомных подводных лодок, невидимостью и бесшумностью которых восхищался тут капитан Каррайт. Он и подобные ему наивные люди странным образом забывают о том, что со стороны морских побережий Соединенные Штаты уязвимы во много раз более, чем Советский Союз.
— Вы упомянули о космолетах… — заметил Грин.
— Одним из средств ведения будущей большой войны явятся управляемые находящимися внутри них людьми аппараты, способные совершать полеты на высоте нескольких сот километров над Землей, — сказал Прайс. — Но это сложный вопрос, и в каком направлении и как именно он решится — пока предвидеть трудно. Одно я знаю твердо: если мы с вами не помешаем русским, то такие аппараты, которые в отличие от самолетов я называю космолетами, — у Советов появятся очень скоро. Вы для того и посылаетесь в Советский Союз.
— Я все понял, мистер Прайс, — Грин постарался вложить в слова как можно больше искренности и твердости.
Прайс продолжал:
— Я был вынужден сказать вам слишком много, но вы хорошо знаете, какую ответственность это обстоятельство накладывает на вас.
Это
— Я не ожидал встречи с вами здесь, сэр, — пробормотал он.
— Ваша амфибия в самый неподходящий момент отказала, и в заливе Бристоль погрузить ее на подлодку не представилось возможным. Пришлось подготовить другой экземпляр и повозиться с его доставкой сюда. Не надеясь больше на других, я решил сам проследить… Заодно хочу вручить вам вот этот документ… Мистер Харвуд наконец-то сообщил мне дополнительные данные о некоторых советских ученых… — Прайс вынул из бокового кармана бумажку и протянул ее разведчику. — Знакомые вам имена. Главное внимание инженеру Ландышеву… Мы должны любыми средствами помешать русским, — пояснил Прайс.
Грин кивнул.
— А теперь желаю вам удачи, — почти сердечно произнес Прайс.
Через минуту Грин шагал к месту стоянки подводной лодки. Каррайт встретил его без особого энтузиазма — чувствовалось, что поручение доставить разведчика поближе к Советскому Союзу было отнюдь не тем, о чем он мечтал.
Над кормовой частью лодки возвышался огромный металлический ящик, отчего подводный корабль стал выглядеть неуклюжим и непривлекательным. Грин некоторое время задержался на палубе — неожиданно он почувствовал волнение: что это — самолет-амфибия, спрятанный внутри контейнера? В состоянии ли он помочь Грину миновать линию бдительности советской пограничной охраны?
Держась за скользкие и холодные поручни, Грин через рубочный люк спустился в лодку и направился в свое временное убежище. В офицерской кают-компании пил горячий чай с галетами пилот крошки-самолета, небольшого роста чернявый парень лет тридцати.
Грин закрыл за собой дверь каюты и, усевшись у столика, принялся изучать переданный ему Прайсом документ. Основной упор делался в нем на Ландышева и его институт, его помощников. Главная на этот раз задача — подобраться к Ландышеву.
Читая сейчас этот и другие документы, составленные специально для него, Грин не мог отделаться от впечатления, что для Прайса и Харвуда переход им советской границы почему-то не представляется рискованным и сомнительным. Они обращались к нему так, как если бы он уже проник за незримый и весьма опасный барьер. Почему это? Потому, что они уверены в нем, или потому, что им все равно, уцелеет он или нет? И кто может сказать, где, собственно, находится тот последний рубеж, проскользнув за который он окажется в безопасности? За врагами в России следят не только пограничники, чекисты, но и все советские люди — это Грин знал прекрасно, и это-то и беспокоило его сейчас.
С целью обеспечить подход к Ландышеву Харвуд, оказывается, заблаговременно принял кое-какие меры. Это оказалось весьма кстати. Грину теперь предлагалось, как только он доберется до Москвы, довести операцию против Ландышева до конца. Грин передернул плечами. «Довести до конца!» — легко сказать, но трудно сделать, крайне трудно, — это ему было ясно уже сейчас. Питать иллюзии значило подвергать себя огромной опасности, это Грин отлично усвоил уже много лет тому назад, как только пришел в разведку. Он долго изучал документы, запоминал указания чифа, запоминал фамилии, адреса…
Его тянуло немедленно взглянуть на амфибию, которой вскоре придется доверить свою жизнь, но он опасался помешать пилоту — парень, наверное, возится возле своего самолета, тоже беспокоится, переживает. Грин почувствовал страшную усталость и завалился спать. За перегородкой, в коридоре, шли последние приготовления, время от времени по переговорной трубе слышались отрывистые команды Каррайта или вахтенного офицера.
Когда Грин проснулся, на лодке стояла полная тишина. Он прошел в центральный пост — штурман молча показал ему разостланную на столе карту: подлодка шла на северо-восток, к полюсу.