Оперативный псевдоним «Ландыш»

Нечаева Вера

Оля открыла низкое окошко и с трудом пролезла через него. Она оказалась во дворе, где спряталась за пустыми ящиками и бочонками. Через пять минут за ней пришел Штерн. Они вышли из двора на пустынную улицу, прошли квартал до машины. Только тогда Оля перевела дух.

– Тебе надо на время исчезнуть, – спокойно сказал Штерн. – Поезжай к Густаву. У него тебе будет безопаснее. Я ему отправлю телеграмму.

– Мой чемодан? Сумочка? – уточнила Оля, которую начало трясти от запоздалого страха.

– На заднем сиденье.

В сумке деньги. Поедешь как обычно, только из другого города.

– Хорошо.

– Через неделю, максимум через десять дней, тебе придет телеграмма от твоего так называемого «дяди». Доедешь до Берлина в тот же день. Поняла? В тот же день. В привокзальном ресторане к тебе подойдет агент.

– Пароль? – деловито спросила Оля.

– Ты уже его видела, он тебя тоже. Поступишь в его распоряжение.

У Оли упало сердце: призрак Москвы таял в воздухе.

– Твой оперативный псевдоним? – неожиданно спросил Штерн.

– Ландыш.

– Отлично. Тот, кто принесет тебе букетик этих цветов, возможно, человек от меня. Открытка с изображением ландыша, любое упоминание – это знак тебе. И забудь про магазин ковров. Только крайний случай может привести тебя туда. Поняла?

– Да.

– Береги Густава. Он не должен сорваться. Вопросы?

– Михаил? – это прозвучало как возглас.

– То, что ты подумала. Ты помогла мне. Я посмотрел на тебя в деле. Иногда приходится заниматься и этим.

Штерн смотрел перед собой.

– И последнее, – после паузы произнес он. – Передай Густаву, что пьяница из Силезии оказался интересным. Центр благодарит его за информацию.

– Это, я так понимаю, не совсем правда? – спросила Оля.

– Увы. Это совсем неправда. Но так нужно для дела.

Она ехала в Германию с тремя пересадками. И только к вечеру следующего дня добралась до Густава, который стоял в дверях ателье, поджидая ее.

– Я бы встретил тебя на вокзале, но не знал…

– Все хорошо, дорогой, – перебила Оля. – Я запомнила дорогу.

И она вошла в ателье, куда надеялась никогда больше не попасть.

– Зато я приготовил ужин, – Густав был оживлен. – Я рад тебе, Моника.

– А я тебе, Густав.

Оля подумала немного, и пока Густав вешал ее плащ, произнесла, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Центр благодарит тебя за работу. Особенно за того силезца. Тебя просят быть осторожнее и беречь себя.

– Спасибо.

Густаву показалось, что к нему приехала другая девушка: ничто не напоминало прежнюю Монику.

– У тебя все хорошо? – спросил он.

– Да. Теперь, когда я здесь, у меня точно все хорошо.

Оля улыбнулась, понимая, что придется учиться улыбаться как прежде – беззаботно и весело.

– Что у тебя нового? – спросила она.

– О-о! Масса перемен. К фрау Юте приехал на побывку сын. Так что это я пойду к ним ночевать. Ты останешься

здесь.

– Может, я в гостиницу? Хотя нет. Ты прав. У тебя есть шнапс? Я привезла какую-то выпивку с грушей внутри. Можешь угостить этого… Фрица, кажется. Его ведь Фрицем зовут?

– Да. Поешь, – Густаву было больно смотреть на «невесту». – Тебе здорово досталось. Я вижу. Отдохни. Выкинь все из головы. Можешь весь день не спускаться из спальни. Лежи в постели. Плюй в потолок.

– Завтра я буду как новенькая, дорогой. Не волнуйся. И не пей много. Эта гадость очень крепкая.

Ольга ничего не покупала. Кто-то заботливо положил ей в чемодан и бутылку, и папиросы, и шоколад. Все это она обнаружила в поезде, когда, оставшись одна в вагоне, отдаленно напоминающем московскую электричку, решилась снять кофточку, пропитанную страшным для нее запахом пивной.

– Твоя комната готова. Постель в шкафу. Все чистое. Фрау Юта вчера погладила, – говорил Густав, глядя, как ест Моника.

– Спасибо. Ты очень заботливый. Папиросы получишь завтра, а то за ночь все выкуришь.

Ольга старалась говорить тоном бережливой немецкой девушки, понимая, что эта роль удается ей сейчас лучше всего.

«Вот напасть!» – думала она, закрывая за Густавом дверь.

«Бедняжка…» – размышлял по дороге Густав.

Ему, как и всякому человеку, было необходимо как воздух о ком-то заботиться. И сейчас представилась такая возможность – лучшее средство от тоски, которая терзала его почти год.

Он пил с Фрицем до полуночи, после чего уснул на диване, почти уверенный, что его не потревожат: фрау Юта, как наседка, бегала за сыном, и теперь ее громкий храп разносился по всему дому.

Рано утром его разбудили дети.

– А фрейлейн Моника привезла нам шоколад?

Разбуженный Фриц мечтал о пиве, которое ему пообещал Густав, срочно собравшийся домой, где они с Моникой до полудня поили одуревшего солдата, пока не вмешалась фрау Юта.

– Моя дорогая фрейлейн Моника, – обнимая девушку, сказала она. – Я думаю, что господин Густав порядочный мужчина. И будет вести себя достойно. Тем более что ваш дядя и ваша тетя так доверяют ему. Закройтесь наверху, и пусть господин Густав спит внизу, например на этом диване. А то я боюсь, что наши бравые офицеры прознают, что вы здесь совсем одна ночью.

На самом деле старая фрау Юта боялась, что сын совсем сопьется, если господин Густав будет ночевать у них снова и снова.

– Вы думаете это прилично? – всплескивая руками, спросила Оля.

– Я думаю, – твердо ответила фрау Юта, – что вы порядочная девушка. Не то, что некоторые.

Она имела в виду свою невестку.

– Вот и отлично, – констатировал Густав, когда старуха ушла.

Ольге было все равно: она вполне доверяла Густаву и боялась провала гораздо больше, чем потери репутации честной девушки.