Оператор моего настроения
Шрифт:
Я даже закрываю глаза, только все равно не могу уснуть. И Макс тоже не спит — чувствую по его дыханию, что скорее всего так же просто лежит с закрытыми глазами и варит в своей голове мысли о происходящем. Его ладонь, лежащая у меня под грудью, словно индикатор: пальцы вздрагивают, когда я делаю вдох и прижимаюсь к ним, а потом, на выдохе, расслабляются. Напористый мальчик не знает что со мной делать, а я не знаю стоит ли говорить ему правду или лучше промолчать. Ловлю его пальцы на вдохе и прижимаю к майке на животе — глупая попытка намекнуть, хотя с такими намеками проще вообще ничего не делать. Пьянит. Так приятно бьёт в голову от одного прикосновения, но мне его мало. Я задираю край майки и прижимаю руку Макса уже ниже. Туда, где прячется наша с ним кроха. Держу так несколько секунд и отпускаю, чтобы он решился сам. Если захочет продолжения, я буду только рада — в теле каждая клеточка сходит с ума от того насколько
— Макс, — зову и силой возвращаю взметнувшуюся ладонь обратно. — Почему ты не можешь меня забыть?
— Я не хочу забывать тебя, Еля. Я не смогу забыть. А ты? Почему осталась?
— Тебе нужно поспать.
— И только?
— Нет. Не знаю, — все же разворачиваюсь и первой тянусь к его губам, но Макс отстраняется и мотает головой:
— Я уже отдал свою душу за один поцелуй, а потроха столько не стоят, Еля. Тем более мои. Без тебя я кусок мяса, у которого нет смысла в жизни. Уйди от него, и я стану твоему ребенку лучшим отцом на свете. Меня хватит. Просто не уходи от меня, Еля. Я никого не просил остаться и уже не попрошу. Ты единственная, с кем я хочу быть, ради кого я хочу жить.
Дрожащими пальцами нахожу его губы, черчу по ним, лаская только за то, что они могут говорить так, что к глазам подступают слезы. Глупый мальчишка, не говори так, пожалуйста. Я же верю тебе. Каждому слову верю безоговорочно и беззаветно. Но так нельзя. Так не бывает. У меня не может быть так.
— Спокойной ночи, Максим.
— Спокойной ночи, Еля.
Лбом прижимаюсь к его шее и целую ее сквозь слезы, текущие по щекам. Спи, мой глупенький мальчик. Тебе очень нужно выспаться, а я хочу, чтобы ты сегодня поспал.
17
На часах практически полдень, я просыпаюсь выспавшаяся до состояния "ещё пять минуточек и можно до Китая пешком". Голова на животе у Макса, будто он моя подушка, а перед глазами под тканью трусов дыбится то, чего не дождалась от него вчера. Утренний стояк — неконтролируемая шутка природы над всем мужским населением, но завораживающая и притягивающая к себе взгляд. Мой. И сейчас, когда он находится так близко, особенно. Я не знаю каким образом умудрилась так ворочаться ночью, что оказалась именно в таком положении, не знаю что конкретно мной движет, но осторожно оттягиваю резинку, выпуская проснувшийся член “подышать”. И еще покапать мне на нервы своей пульсацией. Я, как воровка наконец-то добравшаяся до самого заветного куша, не могу отвести глаз, хочу прикоснуться и боюсь, что сработает сигнализация — Макс проснется, обязательно проснется, а объяснять ему свой внезапный исследовательский интерес мне не хочется. Как и то, чтобы он проснулся в ближайшие пять минут. Лучше десять. Чтобы насмотреться всласть и немного успокоиться. Главное не шевелиться и ничего не трогать, а хочется. Буквально до зубовного скрежета хочется. И чем больше смотрю, тем сильнее прихватывает горло и сводит внизу живота. Странно, что вид члена Рокотова не вызывал ничего даже близко похожего. Есть и есть — ничего выдающегося или имеющего “художественную” ценность. А здесь… Появившаяся идиотская мысль, что мой идеальный член может быть только таким, окончательно формируется и крепнет с ужасающей скоростью, а маленький потоп даже не думает прекращаться. Еще немного и можно открывать мини-заводик смазочных материалов. Смешно и грустно одновременно. Вроде бы я взрослая и незамужняя женщина, а чувствую себя какой-то старой перечницей, осуждающей все кроме секса с мужем. Да и мужа, если он решит предложить что-то кроме миссионерской позы. Однозначно, да. Мой идеальный член может быть только таким. Я все же прикидываю его длину в сравнении с пальцами и давлюсь от хохота, что, будь моя воля, отлила бы точную копию и поставила ее на столике на самом видном месте, чтобы побесить Рокотова наглядным примером того, почему не хочу его к себе подпускать и придумываю все новые отмазки. Ведь не хочу? Нет. С ним мне и близко не будет так крышесносно, как с Максом. С Борей я та самая перечница. В тридцать два. А с Максом Еля. Двадцать с хвостиком опыта лет и идиотским
Дурость на грани фантастики — я стягиваю трусы с Макса ниже по миллиметру и рычу от злости, когда он начинает ворочаться и чуть не рушит мой план. А у меня он крайне прост и прозаичен. Майку я скину сразу, как окажусь сверху и ты проснешься с самым лучшим видом на всей планете — я видела, как ты смотришь на мою грудь, помню как твои губы ее ласкали. Спать! Спать! Хороший мальчик. Больно не будет. Будет очень приятно. И тебе, и мне. Мы оба хотим одного и того же, так почему нет? Спи, соня. Спи крепче. Отпихнув подальше мешающееся одеяло, осторожно поднимаюсь и перекидываю ногу через спящего Макса. Майку долой, да здравствует сумасшествие! Меня буквально колотит от предвкушения, а сердце готово выпрыгнуть наружу, когда одним движением направляю член в себя и опускаюсь на него. Да! Да! Да! Он входит в меня как раскаленный нож в масло. Сразу и до конца, чтобы перед глазами вспыхнули звездочки, за которыми больше угадываю, чем вижу, недоуменное лицо Макса и его резко проснувшийся взгляд.
— С добрым утром, — поднимаюсь чуть выше и обрушиваюсь на него, не давая вывернуться или отстраниться. — Только дернись, — снова чуть вверх и резко вниз. Я даже не представляла насколько истосковалась по этим ощущениям запретного и от того безумно сладкого и пьянящего голову. — Будь хорошим мальчиком и скажи:” С добрым утром, Еля”.
— С добрым утром, Еля.
Его голос хриплый ото сна и того, что я вытворяю, звучит лучшей музыкой для моих ушей, а ладони, накрывшие грудь, только подстегивают продолжать, сжимаясь в такт движений. Как же я соскучилась по тебе, мой глупенький мальчик. Вскрикиваю от слишком резкой смены позиции и смеюсь, обвивая ногами бедра Макса. Он все же срывается со своих стопоров и теперь мне приходится принимать навязываемый ритм. Тягуче-медленный, выматывающий нервы и срывающий первые стоны наслаждения. Я кусаю губы и плечо Макса, чтобы не перепугать соседей своими криками, но они все же рвутся из горла вперемешку с подстегивающим:”Еще! Хочу больше, тебя хочу больше, отдай мне всего себя!" Недовольно дергаю ногой, когда он замирает и смеюсь, услышав виноватое:
— Еля, не торопи, пожалуйста, и не дергайся, я сейчас кончу.
— Глупый, просто сделай это, только не останавливайся. Боже!
От резкого толчка я буквально слепну и после следующего уже не слышу ничего, кроме нарастающего гудения внутри меня. Оно надвигается подобно лавине, все ускоряясь и набирая силу, а когда Макс буквально вдавливает меня в постель, шумно выдыхая в шею, окончательно сносит, унося за собой. Я кричу, впиваясь ногтями во влажную от пота спину, прижимая плотнее к своей груди его грудь, чтобы ухающее в ней сердце услышало мое. А оно вопит, задыхаясь от восторга, что мне не тридцать два, а двадцать с крохотным хвостиком опыта! Что у меня есть мальчик, от которого я беременна и для него я всегда буду единственной и самой главной в жизни! Боже, как я могла не слышать его? Почему решила отказываться от этого счастья и считать ошибкой?
Макс смеётся, когда я брызгаю в его сторону водой, а для меня этот смех выписывает ещё одну строчку в списке идеального мужчины. Все так, как и должно быть. И плевать, что ему двадцать три. Эта ванна на двоих и пьяное послевкусие от поцелуев не требует паспортов и не смотрит на разницу в возрасте. Сейчас мы — два подростка, дорвавшихся друг до друга, и дальше будет только лучше. Я чувствую, что будет и хочу, чтобы он знал все.
— Макс, — перехватываю его ладонь с шапкой пушистой пены и разворачиваюсь в ванной так, чтобы видеть его лицо. — Можно две минуты серьезности?
— О'кей, — кивает, а сам сгребает побольше пены и громоздит ее себе на голову. — Я сама серьезность.
Меня разрывает от смеха и, поддавшись порыву, делаю себе похожую шапку, отфыркиваясь от текущей в глаза пены:
— Все. Теперь мне можно сказать?
— Конечно, Еля.
— Только дослушай и не перебивай.
— Обещаю, — поднимает вверх правую ладонь, а я не знаю с чего начать и, вдохнув побольше воздуха, вываливаю скороговоркой:
— Я беременна не от Рокотова, а от тебя Макс.
— Еля!? Елечка! — разбрызгивая воду, Максим, пытается придвинуться ближе, но в тесноте ванной это практически нереально сделать. — Еля, это правда? Ты уверена?
— Абсолютно.
— То есть я… а мы… Еля! — схватившись за голову, смотрит на мой живот и спрашивает дрожащим голосом. — А то, что мы с утра… Это ведь ничего для малышки? Еля, скажи, мы ведь не сделали ей плохо!? Еля! Елечка, что ты ржешь!? Ты можешь мне ответить? Еля!!!
Только я никак не могу успокоиться и хохочу от паники в его голосе и такой странной реакции, а Макс уже чуть ли не орет, требуя ответить, что с нашей малышкой не случилось ничего страшного.