Опережая бурю
Шрифт:
Он выбрал хороший момент для того чтобы нанести удар. Волк, удивленный сопротивлением человека, поднимался с земли, когда его охватила волна жидкого пламени. Серая шуба мгновенно занялась. Волк завыл. А волна огня не ослабевала. Он катался по земле, поджигая сухую траву, дожди в последнее время не баловали землю, но сбить пламя не удавалось. Огонь был повсюду. С улицы огонь перекинулся на хлев, а оттуда на крышу избы.
Старх выдохся. Руки безвольно опали. И огонь, льющийся с его ладоней, затих. Но эти ничего не меняло. Пламя бушевало повсюду. Огонь с жадностью варвара пожирал хлев со скотиной,
– Что ты натворил? – в ужасе закричал Ипполит.
На земле возле его ног лежала бесформенная куча горящего мяса, бывшая некогда волком.
Отец со всех ног бросился к дому. Спасать мать с детьми. Внутри же Старха что-то оборвалось. Он только сейчас понял, что, спасая отца, утратил контроль над своей силой. И тем самым, быть может, причинил большее зло. Дай Бог, чтобы отец спас матушку и сестрицу. А Никишка с Макаром ему в том подмогой будут.
Силы покинули Старха. Им завладело равнодушие. Будто его разум и чувства завернули в толстый слой болотного мха, и спрятали глубоко и далеко. На дно того же болота. На негнущихся ногах, пошатываясь, он приблизился к калитке, и распахнул ее.
Увиденная картина потрясла его.
Привычный райский мирок его деревни, еще сегодня утром, казавшийся незыблемым, пребывал в руинах. Огни пожаров, казались, горели на каждом дворе. Люди защищались от нашествия тварей как могли. Кто вилами пытался пропороть явившегося за свежим мясом хищника, кто, засев в доме, отстреливался из охотничьих ружей через окна, кто отмахивался факелами, поджигая неосторожно все вокруг себя. Их усилия сводились на нет количеством громадных волков, сновавших по деревне от двора к двору.
Сосед дед Ферул вооружился старой армейской саблей, извлеченный из-под полатей, и проворно, невзирая на свой возраст, отмахивался от седовласого, мощного волка, кружащего вокруг него по двору. Двор освещал горящий сарай соседа и в его свете ужасной выглядела морда волка, уже отведавшего человеческого мяса. Волк пытался дотянуться до человека сквозь сплошную паутину мелькающей стали, но ничего не получалось. Они танцевали вокруг друг друга, увлеченные искусством схватки, и в глазах старика Ферула сверкало счастье. Он вновь почувствовал себя молодым.
Справа от дома деда Ферула стояла большая зажиточная изба семьи Елецких. Елецкие в деревни завсегда первыми людьми были. Как никак самые богатые люди. Старшие мужики по нескольку месяцев в городе на заработках, потом возвращаются, а на их место уезжают младшие. И так круглый год. Но к богатому дому завсегда спрос больше. Да и внимания. Не будь нападение устроено животными, можно было подумать, что это шайка грабителей решила поживиться. Да к тому же знала, где улов будет богаче всего.
Вокруг дома Елецких кружилось с десяток волков, но хозяева дома заперлись в трапезной, да из окон отстреливались, не подпуская волков близко к дому. Если припасов, да патронов много они и недельную осаду выдержат. Помимо батьки и мамки Елецких в доме сейчас трое сыновей и две дочери. Есть, кому прийти на смену сторожам.
Но и волки тоже не лыком шиты. Умные твари. Жуть берет. Один обнаружил, что может взобраться на крышу сарайки, а с нее перескочить на крышу сеновала. А тот близко примыкал к дому, так что перепрыгнуть на крышу избы особого труда не составляло. Оказавшись на крыше избы, волк покружился на месте, покружился, ориентируясь, и нашел дорогу к окошку на чердак. Окошко было завешано волчьей шкурой, волк быстро разорвал ее и исчез на чердаке. Пробраться через чердак на второй этаж, а потом спустится на первый и ударить в спину обороняющимся, дело нескольких минут.
Старх даже представил себе, как это произойдет. Как волк будет красться по деревянному полу, пытаясь втянуть когти, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Как он спустится с лестницы и войдет в трапезную. Как он увидит спины отражающих атаки его сородичей людей, отгородившихся от окон перевернутым обеденными столом. И как он, оскалив пасть, прыгнет.
Через несколько минут выстрелы из дома Елецких стихли. И волки, выждав некоторое время, бросились, к дому и к окнам.
Старх отвел взгляд. Он не мог видеть, как его родная деревня гибнет у него на глазах. Взгляд мальчика остановился на бившемся в агонии волке. Он лежал в луже крови с вываленным наружу горячим языком, часто-часто дышал и, поскуливая, сучил лапами. Рядом лежал мальчишка лет двенадцати, Михайло, соседский сын. В руке он сжимал остро оточенный серп, которым и пропорол брюхо волку. Мальчишке тоже досталось. Волк разорвал ему лицо. Болевой шок на время обездвижил паренька, но его жизни ничего не угрожало. Только останется на лицо страшным, зато живым. А вот волку уже ничего не могло помочь.
Старх смотрел на разоренное поселение, на Михайло и умирающего волка и чувствовал свое бессилие. Все что он мог, он уже сделал. Все силы он выплеснул в те несколько огненных факелов, растраченных на дворе дома. Он больше ничем не мог помочь родной деревне, и ему больно было видеть горящие дома и умирающих людей.
Неужели все? Неужели они все обречены? Волков слишком много.
Волк с распоротым брюхом дернулся в последний раз и затих. И в этот момент он начал преображаться. Куда-то подевалось все волчье, кости вытягивались, шуба словно бы всосалась в тело. Челюсть сократилась. Постепенно волк превратился в голого человека.
ОБОРОТНИ!!!
Не волки на деревню напали, а оборотни!!!
Поразила Старха догадка. Голову повело. Картинка поплыла. И то ли столько впечатлений за одну ночь он не мог впитать в себя без последствий, то ли отразилась опустошенность (все силы выпило пламя), то ли и то и другое вместе. Но он потерял сознание. Рухнул, точно пулей в сердце пораженный.
Сознание медленно возвращалось к нему. Вместе с сознанием в голове зарождалась ужасная боль. Такое ощущение, что череп, будто куриное яйцо, пошло трещинами и из него того и гляди кто-нибудь да вылупится.
Старх приоткрыл глаза. Яркий дневной свет на мгновение ослепил. Затем весь окружающий мир предстал перед ним большим единым белым пятном. Из него постепенно выделились отдельные предметы, сперва серые, точно мешковина, а затем налившиеся цветами.
Он лежал на полу в незнакомой ему комнате. По ножкам табуретов и скамеек, да по обратной стороне стола он не мог определить, в чьей избе находится. Но явно не в родной, где под стол пешком когда-то ходил, и каждый квадратик пола, стен, потолка и мебели знаком как родной.