Опиумная война
Шрифт:
— Это же хорошо, верно? — спросила Рин.
— Зависит от того, кому выпадет удача, — сказал Чахан. — Необязательно тебе.
На третьем броске выпал один орел и две решки.
— Третья линия прерывается. Грядет конец дня. Сеть закинута на закате. Это предрекает неудачу.
Рин ощутила холодок. Конец эпохи, заходящее над страной солнце… Чахану не было необходимости это объяснять.
— Мы не победим в войне, да? — спросила она Талву.
— Я лишь читаю гексаграммы, — ответила та. — Я ничего не подтверждаю
— Меня беспокоит сеть. Это ловушка, — сказал Чахан. — Мы что-то упустили. Что-то находится прямо у нас перед носом, но мы не видим.
Слова Чахана смутили Рин не меньше, чем сама черта, но Чахан велел ей снова бросить монеты. Две решки, один орел.
— Четвертая черта цельная, — прочитала Талву. — Кто-то придет с огнем, со смертью, и будет всеми отвергнут. Как выход и как вход. Как будто горит, как будто умирает, как будто отвергнут.
— Это вполне ясно, — объявил Чахан, хотя эта черта вызывала у Рин больше вопросов, чем остальные. Она уже открыла рот, но Чахан покачал головой. — Бросай монеты.
Талву опустила голову.
— Пятая черта прерывается. У кого-то потоком льются слезы, он стонет в печали.
— Серьезно? — поразился Чахан.
— Гексаграммы не лгут, — сказала Талву лишенным эмоций голосом. — Лгут только интерпретации.
Внезапно рука Чахана задрожала. Защелкали деревянные бусины на его браслете, наполнив тишину эхом. Рин встревоженно посмотрела на него, но Чахан только покачал головой и велел ей закончить. Отяжелевшими от страха ладонями Рин бросила монеты в шестой и последний раз.
— Лидер покинет свой народ, — прочитала Талву. — Правитель начнет кампанию. Кто-то познает радость, снося головы врагам. Это означает зло.
Чахан широко распахнул светлые глаза.
— Ты получила Двадцать шестую гексаграмму. Сеть, — объявила Талву. — Будет схватка, будет конфликт. Произойдет то, что может существовать только вместе. Неудача и победа. Освобождение и смерть.
— Но Феникс… Женщина…
Рин не получила ни одного ответа на свои вопросы. Талву совершенно ей не помогла, а лишь предупредила о том, что грядет еще худшее, и Рин не в силах это предотвратить.
Талву подняла когтистую лапу.
— Твое время для вопросов истекло. Возвращайся через лунный месяц и сможешь получить новую гексаграмму.
Прежде чем Рин успела что-нибудь сказать, Чахан быстро опустился на колени и утянул ее за собой.
— Спасибо, Просвещенная, — сказал он и прошептал в сторону Рин: — Молчи.
Как только она опустилась на колени, комната поплыла, и с ледяным толчком, словно ее окунули в холодную воду, Рин снова очутилась в своем материальном теле.
Она сделала глубокий вдох. И открыла глаза.
Чахан приподнялся и сел. Его бледные глаза были огромными, запали в тени глазниц. Казалось, он сосредоточенно смотрит куда-то вдаль, куда-то по ту сторону этого мира. Он медленно приходил в себя,
— Нужно найти Алтана, — сказал он.
Если Алтан и удивился, когда Чахан влетел на склад Сихань вместе с Рин, то никак этого не показал. Он слишком устал, чтобы удивляться.
— Вызови всех цыке, — сказал Чахан. — Нужно уходить из города.
— С чего ты взял? — поинтересовался Алтан.
— Из гексаграммы.
— Я думал, ты еще месяц не сможешь задавать вопросы.
— Она была не моя, — ответил Чахан. — А ее.
Алтан даже не взглянул на Рин.
— Мы не можем покинуть Хурдалейн. Сейчас мы нужны здесь как никогда. Мы вот-вот потеряем город. Если Федерация пройдет через него, то проникнет в центр страны. Мы — последняя линия обороны.
— Ты дерешься в сражении, в котором Федерации нет нужды побеждать, — сказал Чахан. — Гексаграмма предсказывает великую победу и великие разрушения. Хурдалейн лишь измотал обе стороны. Сейчас мугенцы хотят захватить другой город.
— Это невозможно, — сказал Алтан. — Они не могут так быстро двинуться на Голин-Ниис с побережья. Река Голин слишком узкая для перемещения войск. Им придется найти проход через горы.
Чахан поднял брови.
— Уверен, что они его нашли.
— Ясно. Ну ладно. — Алтан поднялся. — Я тебе верю. Уходим.
— Вот так просто? — вмешалась Рин. — Никакой проверки?
Алтан вышел из комнаты и быстро зашагал по коридору. Они поспешили за ним. Он спустился по лестнице в подвал, где держали пленного мугенца.
— Что ты делаешь? — спросила Рин.
— Проверку, — ответил Алтан и распахнул дверь.
Из подвала несло нечистотами.
Пленный был привязан к столбу в углу, руки и ноги стянуты, рот заткнут тряпкой. Когда они вошли, он был без сознания и даже не пошевелился, ни когда Алтан захлопнул дверь, ни когда пересек комнату и сел рядом с ним.
Пленного явно били, один его глаз раздулся и стал багровым, кровь запеклась вокруг сломанного носа. Но газ нанес куда больше повреждений — в тех местах, где кожа не была багровой, она блестела красными язвами, и лицо выглядело не человеческим, а жуткой комбинацией разных цветов. Рин ощутила диковатое удовольствие, глядя на опаленные и бесформенные черты пленного.
Алтан двумя пальцами ткнул в открытую рану у пленного на щеке.
— Очнись, — сказал он на мугенском. — Как себя чувствуешь?
Пленный со стоном и медленно открыл распухшие глаза. Увидев Алтана, он харкнул и сплюнул Алтану под ноги.
— Неверный ответ, — сказал Алтан и погрузил в порез ноготь.
Пленный громко закричал. Алтан убрал руку.
— Чего тебе надо? — спросил пленный.
Его мугенский был грубым и вязким, ничего похожего на утонченный говор, который Рин изучала в Синегарде. Она не сразу поняла его речь.