Опиумная война
Шрифт:
— Рин?
— Что?
— Твой локоть в моей каше.
Она вытаращила глаза.
— Прости.
Катай отодвинул миску подальше.
— О тебе болтают. Другие кадеты.
Рин скрестила руки на груди.
— И что говорят?
Катай помолчал.
— Что ты, наверное, начала кое-что соображать. И ничего хорошего это не означает.
А разве она ожидала что-то другое? Рин закатила глаза.
— Они меня не любят. Вот так сюрприз.
— Дело не в этом, — сказал Катай. — Они тебя боятся.
— Потому
— Потому что ты ворвалась сюда из деревни, о которой никто никогда не слышал, и отвергла одно из самых престижных предложений, чтобы учиться у местного безумца. Никто не может понять, что ты собой представляешь. Никто не знает, чего ты добиваешься. — Катай повернулся к ней. — А чего ты добиваешься?
Она задумалась. Рин знала это выражение на лице Катая. В последнее время она видела его часто, чем дальше ее занятия удалялись от тем, которые можно легко объяснить непосвященному. Катай терпеть не мог, когда чего-то не знает, а Рин не нравилось что-то от него утаивать. Но как объяснить ему цель занятий Наследием, если она и себе-то толком не может ее объяснить?
— В тот день на ринге со мной что-то произошло, — наконец сказала она. — Я пытаюсь понять, что именно.
Она приготовилась встретиться с клиническим скепсисом Катая, но тот лишь кивнул.
— И ты считаешь, что у Цзяна есть ответы?
Она выдохнула:
— Если нет у него, то нет ни у кого.
— Но ведь до тебя доходили слухи…
— Безумцы. Выбывшие студенты. Заключенные в Бахре, — сказала она. Все рассказывали разные истории о прежних учениках Цзяна. — Я знаю. Поверь, я знаю.
Катай долго и изучающе смотрел на Рин. Наконец он кивнул на ее нетронутую миску с кашей. Рин готовилась к очередному экзамену у Цзимы и забыла поесть.
— Просто будь осторожна, — сказал Катай.
Второкурсники обладали правом драться на ринге.
Алтан покинул академию, и звездой поединков стал Нэчжа, под руководством Цзюня быстро превратившийся в еще более грозного бойца. Через месяц он уже вызывал на бой студентов на два или три года старше, ко второй весне был непобежденным чемпионом.
Рин хотелось поучаствовать, но разговор с Цзяном положил конец ее надеждам.
— Ты не будешь драться, — сказал он однажды, когда они балансировали на проложенных над ручьем шестах.
Она тут же плюхнулась в воду.
— Что? — выплюнула она, как только выбралась.
— В поединках участвуют только те кадеты, чьи наставники на это согласны.
— Так согласитесь!
Цзян окунул в воду пальцы ног и осторожно вытащил.
— Нет.
— Но я хочу драться!
— Это интересно, но не годится.
— Но…
— Никаких «но». Я твой наставник. Ты не оспариваешь мои приказы, а подчиняешься им.
— Я подчиняюсь приказам, которые имеют смысл, — отозвалась она, раскачиваясь на шесте.
Цзян
— В поединке главное — не победа, а демонстрация новой техники. Ты что, собираешься сгореть на глазах у всех студентов?
Рин больше не настаивала.
Не считая поединков, которые Рин регулярно посещала, она редко виделась с другими девочками. Нян всегда оставалась после занятий у Энро, а Венка патрулировала город или тренировалась вместе с Нэчжой.
Катай начал заниматься вместе с Рин в женском общежитии, но лишь потому, что только там всегда было гарантированно пусто. На новом первом курсе девочек не было, а Куриль и Арда покинули академию. Обеим предложили престижные позиции старших офицеров в Третьей и Восьмой дивизиях соответственно.
Алтан тоже ушел. Но никто не знал, в какую дивизию он попал. Рин ожидала, что это станет предметом для всеобщего обсуждения, но Алтан исчез, словно его и не было. Легенда об Алтане Тренсине стала тускнеть, и, когда в Синегард пришел новый курс, он уже не знал, кто такой Алтан.
Со временем Рин обнаружила одно неожиданное преимущество в том, чтобы быть единственной ученицей на курсе Наследия — ей больше не приходилось состязаться с остальными.
Конечно, любезнее они не стали. Но Рин больше не слышала шуток по поводу своего акцента, Венка перестала морщить нос каждый раз, когда они оказывались вместе в общежитии, и один за другим синегардцы привыкли к ее присутствию, пусть и без особого восторга.
Нэчжа остался единственным исключением.
Они занимались теми же предметами, кроме Боевых искусств и Наследия. Каждый изо всех сил старался не замечать другого. Многие учебные группы были так малы, что это оказывалось непросто, но Рин считала, что холодная отстраненность лучше открытой вражды.
И все-таки она не упускала Нэчжу из вида. Да и как иначе? Он был звездой курса и разве что в Стратегии и Лингвистике отставал от Катая, но во всем остальном занял место Алтана. Наставники его обожали, первокурсники обожествляли.
— В нем нет ничего особенного, — пожаловалась она Катаю. — Он даже не победил в турнире. Кто-нибудь из первокурсников об этом знает?
— Конечно, — не поднимая головы от задания по Лингвистике, ответил Катай терпеливым тоном человека, уже много раз обсуждавшего эту тему.
— Так почему же они не поклоняются мне? — вопрошала Рин.
— Потому что ты не дерешься на ринге. — Катай завершил последнюю таблицу спряжения гесперианских глаголов. — А еще потому, что ты странная и не красавица.
Но в целом детское соперничество исчезло. Частично потому, что они просто стали старше, а еще потому, что исчезло напряжение перед Испытаниями — кадеты были уверены в своем будущем, пока успевают в учебе. А кроме того, занятия стали такими сложными, что просто не оставалось времени на мелкие распри.