Опиумная война
Шрифт:
Рин не дышала. Она не ощущала ни капли спокойствия, ничего похожего на умиротворение, которое она вроде бы обрела, и это было ужасно… И вдруг в ее ушах зазвучала какофония криков, Женщина тоже кричала и вопила, извивалась, словно танцор в смертных муках, а потом схватила Рин за руку.
Вокруг Рин завертелись образы, коричневые тела танцоров вокруг костра, их губы приоткрылись в гротескном вожделении, они выкрикивали слова на языке, который Рин не могла вспомнить… Костер полыхнул, и обугленные танцоры упали, рассыпались в прах, остались только белые кости,
— Из праха мы вышли и в прах вернемся…
Женщина крепче сжала Рин за плечи, наклонилась к ней и пылко зашептала на ухо:
— Возвращайся.
Но огонь манил Рин… Она смотрела мимо скелетов на пламя, вздымающееся вверх, как живое существо, оно принимало форму бога, животного, птицы…
Птица склонила голову в их сторону.
Женщина вспыхнула пламенем.
А Рин снова воспарила вверх, стрелой полетела в небо, в царство богов.
Когда она открыла глаза, к ней нагнулся Цзян, пристально рассматривая ее светлыми глазами.
— Что ты видела?
Она глубоко вдохнула. Попыталась сориентироваться и снова овладеть своим телом. Она чувствовала себя неуклюжей и тяжелой, как неумело сделанная кукла из сырой глины.
— Большую круглую комнату, — неуверенно произнесла она, прищурившись, чтобы восстановить в памяти последнее видение. Она не понимала, почему с таким трудом подбирает слова, губы просто отказывались подчиняться. Тело исполняло каждую ее команду с задержкой. — И по всему кругу стояли на пьедесталах какие-то существа, всего шестьдесят четыре.
— На постаментах, — поправил ее Цзян.
— Да, на постаментах.
— Ты видела Пантеон, — сказа Цзян. — Ты нашла богов.
— Наверное.
Она замолчала и смутилась. Неужели она нашла богов? Или только вообразила шестьдесят четыре божества, вращающихся вокруг нее, как стеклянные бусы?
— Ты в это не веришь, — заметил Цзян.
— Я пыталась, — ответила она. — Не знаю, было ли это реально или… В смысле, это мог быть просто сон.
Да и как видения могли отличаться от ее воображения? Может, она все это видела, потому что хотела?
— Сон? — Цзян наклонил голову. — Ты когда-нибудь видела что-то похожее на Пантеон? На рисунке, например?
Она нахмурилась.
— Нет, но…
— Постаменты. Ты ожидала их увидеть?
— Нет, — ответила она, — но я уже видела постаменты, а Пантеон нетрудно вообразить.
— Но почему именно этот сон? Почему твой спящий разум выбрал именно эти образы вместо любых других? Почему не лошадь или поле с жасмином, или наставник Цзюнь, скачущий голым верхом на тигре?
Рин прищурилась.
— Вам снятся именно такие сны?
— Ответь на вопрос, — потребовал Цзян.
— Я не знаю, — разочарованно сказала она. — Почему людям снится то или иное?
Но Цзян улыбался, словно хотел услышать именно это.
— Да, почему?
У нее не было ответа. Рин тупо уставилась на вход в пещеру,
Поменялись ее картина мира и восприятие реальности. Она видела контуры, даже если не знала, как их заполнить. Она знала, что боги существуют и говорят, и этого было достаточно.
Потребовалось немало времени, но в конце концов она нашла нужные слова. Шаманы — это те, кто говорят с богами. Боги — силы природы, реальные, но в то же время эфемерные, как ветер и огонь, неотъемлемая часть вселенной.
Когда гесперианцы пишут «Бог», они имеют в виду нечто сверхъестественное.
Когда Цзян говорит о «богах», он имеет в виду нечто природное.
Общаться с богами — значит войти в мир грез, мир духов. Нужно отказаться от самой себя и стать единой с основой всех вещей. Оказаться в том пространстве, где материя и действия еще не определены, а пульсирующая темнота — еще не начавший существование физический мир.
Боги просто населяют это пространство, это силы созидания и разрушения, любви и ненависти, заботы и пренебрежения, света и тьмы, холода и тепла… Они борются друг с другом и дополняют друг друга, они — фундаментальные истины.
Элементы, составляющие само мироздание.
Теперь она понимала, что реальность — лишь фасад, греза, вызванная бушующими под поверхностью силами. И с помощью медитации и галлюциногена, забыв о своих связях с материальным миром, она очнулась.
— Я поняла истину, — пробормотала она. — Знаю, что означает бытие.
Цзян улыбнулся.
— Это чудесно, правда?
И тогда Рин поняла, насколько Цзян далек от безумия.
Скорее, он самый здравомыслящий человек, которого она встречала.
Но тут ей пришла в голову мысль.
— А что происходит, когда мы умираем?
Цзян поднял брови.
— Я думал, ты сама можешь ответить.
Рин задумалась.
— Мы возвращаемся в мир духов. Мы… покидаем иллюзорный мир. Мы просыпаемся.
Цзян кивнул.
— Мы не умираем, просто возвращаемся в пустоту. Растворяемся. Теряем свое «я». Перестаем быть чем-то отдельным и становимся всем. По крайней мере, большинство из нас.
Рин хотела уже спросить, что он под этим подразумевает, но Цзян прикоснулся к ее лбу.
— Как ты себя чувствуешь?
— Потрясающе.
Голова у нее была более ясной, чем за многие месяцы, словно все это время Рин пыталась смотреть сквозь туман, и он вдруг рассеялся. Она ощущала восторг, разрешив загадку, узнала источник своей силы, осталось только разобраться, как управлять ею по собственной воле.
— И что теперь? — спросила она.
— Мы решили твою проблему, — сказал Цзян. — Теперь ты знаешь, что связана с огромной сетью космологических сил. Иногда эти силы захлестывают мастеров боевых искусств, слишком сильно привязанных к миру. Они страдают от дисбаланса, предпочитая одного бога другим. Это и произошло с тобой на ринге. Но теперь ты знаешь источник огня, и если такое повторится, сможешь отправиться в Пантеон и обрести баланс. Ты излечилась.