Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея
Шрифт:
Робб: «Вы провели с ней ночь, не так ли?»
Оппенгеймер: «Да».
Робб: «Вы считаете это совместимым с режимом секретности?»
Оппенгеймер: «По правде говоря… Не спорю — это была плохая практика».
Робб: «Вам не кажется, что, если она действительно была такой же коммунисткой, как те, кого вы здесь описывали или о которых говорили сегодня утром, это ставило вас в затруднительное положение?»
Оппенгеймер: «Но она ей не была».
Робб: «Откуда вы могли это знать?»
Оппенгеймер: «Я ее хорошо изучил».
Пройдя через унизительную процедуру дачи
Оппенгеймер назвал несколько имен. Доктор Томас Аддис, возможно, был близок к партии, но был ли он членом КП, Роберт не знал. Шевалье был попутчиком. Кеннет Мэй, Джон Питмен, Обри Гроссман и Эдит Арнстейн были коммунистами. Прекрасно понимая, что судилище затеяно с целью его унижения, Оппенгеймер язвительно спросил: «Список не маловат?» Как не раз бывало раньше, он не открыл ничего нового. Безжалостная долбежка подтачивала силы. Роберт начал реагировать, не думая — «как солдат на поле боя», позже скажет он репортеру: «Происходят или могут произойти столько событий, что ни о чем, кроме ближайшего шага, думать просто некогда. Все как в бою, а это был настоящий бой. Я почти потерял ощущение собственного “я”».
Много лет спустя Гаррисон будет вспоминать о настроении Оппенгеймера в эти дни мучений: «С самого начала его охватило уныние. <…> Атмосфера эпохи давила на всех, но на Оппенгеймера особенно…»
Робб ежедневно докладывал Строссу о том, что происходило за закрытыми дверями, и председатель КАЭ был очень доволен направлением, которое принимало слушание. Он написал президенту: «В среду Оппенгеймер сломался и под присягой сознался во лжи». Потирая руки от предвкушения победы, Стросс проинформировал Эйзенхауэра, что «у комиссии сложилось чрезвычайно негативное отношение к Оппенгеймеру». Айк отправил из загородной резиденции в Огасте, штат Джорджия, телеграмму с благодарностью за «промежуточный отчет». Он также сообщил Строссу, что сжег его сообщение, очевидно, не желая оставлять какие-либо улики, разоблачающие его и Стросса неправомерный контроль над расследованием.
Утром в четверг 15 апреля, через четыре дня после начала слушания, свидетельскую присягу принес генерал Гровс. Отвечая на вопросы Гаррисона, Гровс похвалил работу Оппенгеймера в Лос-Аламосе во время войны, а на вопрос, способен ли Оппенгеймер сознательно пойти на предательство, твердо заявил: «Я был бы крайне удивлен, если бы он это сделал». Об инциденте с Шевалье Гровс сообщил следующее: «Я видел много разных версий этой истории, и это не сбивало меня с толку, однако сегодня я определенно прихожу в замешательство. <…> Я сделал вывод, что имелась попытка выхода на ученого и доктор Оппенгеймер о ней знал».
В несговорчивости, которую поначалу проявлял Роберт, Гровс видел «типичное поведение американского школьника, считающего, что закладывать друзей подло. Я никогда не был полностью уверен в том, что, собственно, он хотел мне сказать. Но я точно знал: он поступал, как считал нужным, указал на опасность конкретной попытки внедрения в проект, а именно его волновало положение
Словечко «возможно» в показаниях Гровса расширило круг лиц, связанных с делом Шевалье. Фрэнк «мог быть» замешан — Гровс домыслил это без злого умысла, вероятно, даже не подозревая, чем такая гипотеза могла обернуться. Потому как, если бы Фрэнк действительно был замешан, это означало бы, что Роберт лгал Пашу в 1943 году, лгал ФБР в 1946 году и продолжал лгать на слушании 1954 года. Несмотря на смягчающее обстоятельство — желание Роберта, знавшего о полной непричастности Фрэнка, оградить младшего брата, беспочвенные домыслы Гровса еще больше подорвали веру в честность Оппенгеймера, нагнали еще больше туману и побудили комиссию заняться делом Шевалье еще плотнее.
Поиски источника и попытки объяснения неуверенного характера утверждений Гровса, связавших Фрэнка с делом Шевалье, привели к записям, появившимся в фэбээровском досье на Оппенгеймера во время войны. Оттолкнувшись от них, мы прокрутим десять лет вперед и взглянем на серию бесед, которые ФБР провело в декабре 1953 года в рамках подготовки к вызову Оппенгеймера на заседание дисциплинарной комиссии КАЭ. Беседы проводились с Джоном Лансдейлом и Уильямом Консодайном, порученцами генерала Гровса во время войны, а также с самим Гровсом и Корбином Аллардайсом, сменившим Уильяма Бордена на посту директора по кадрам Объединенного комитета конгресса по атомной энергии (ОКАЭ).
Эти беседы оказали критическое влияние на выступление Гровса, потому что и Консодайн, и Лансдейл поделились с генералом показаниями, которые они давали ФБР. Воспоминания бывших подчиненных смутили Гровса, память которого сохранила иную версию сказанного Оппенгеймером. Кроме того, сам факт контакта бывших подчиненных с ФБР поставил генерала в неловкое положение, вынудив его заявить на заседании комиссии в 1954 году, что он не поддерживает возобновление секретного допуска Оппенгеймера.
Как упомянуто выше, первым документом в досье ФБР, связавшим Фрэнка с делом Шевалье, была справка от 5 марта 1944 года, составленная агентом Уильямом Харви. У Харви не было независимой информации по делу Шевалье, однако, составляя справку, он назвал Фрэнка «одним из лиц», на кого выходил Шевалье. Харви не привел никаких доказательств, и десятью годами позже это упущение озадачило старших агентов, которые доложили Гуверу: «Проверка досье не выявила сведений о том, что на Фрэнка Оппенгеймера выходили ради получения данных о проекте МИО [Манхэттенского инженерного округа] или что Дж. Роберт Оппенгеймер сообщал такую информацию МИО или Бюро».
Однако 3 декабря 1953 года, через несколько недель после отправки письма Бордена, внимание ФБР обратил на имя Фрэнка еще один разносчик слухов. Корбин Аллардайс, который до того, как сменил Бордена в ОКАЭ, работал в Комиссии по атомной энергии, очевидно, получил намек от некого враждебно настроенного к Оппенгеймеру лица вытащить на свет божий свои собственные подозрения насчет контактов между Фрэнком и Шевалье. Аллардайс донес, что «источник, которому он полностью доверяет», информировал его, будто бы Дж. Роберт Оппенгеймер заявлял, что его контактом в шпионской связке Элтентон — Хокон Шевалье был собственный брат, Фрэнк Оппенгеймер. Аллардайс далее заявил — и это указывает на знакомство его источника с фэбээровским досье на Оппенгеймера, — что таких сведений, насколько ему известно, нет в материалах ФБР. Если ФБР желало навести дальнейшие справки, предлагал он, следует опросить Джона Лансдейла, который на тот момент являлся владельцем юридической фирмы в Кливленде.