Оппортунистка
Шрифт:
Я отвожу взгляд, чтобы глаза меня не выдали. Он и правда ездил в этот лагерь – со змеей по имени Оливия.
– Тебе стоит туда поехать. Может, это пробудит какие-то воспоминания.
Я тут же жалею о сказанном, вспоминая: я же в команде амнезии. Если он вспомнит, то моя глупая игра закончится.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут кто-то звонит в дверь. Калеб удивленно смотрит на меня – его рука с ножом зависает над перцем.
– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает он.
– Только если ты пригласил сюда свою анонимную группу поддержки для больных амнезией.
Он бросается в меня кусочком гриба. Уклонившись, я
Я открываю, не глядя в глазок, и распахиваю дверь настежь. Передо мной оказывается женщина с поднятыми вверх кулаками.
– Вам помочь?
Это не Свидетели Иеговы – они всегда ходят парами, и у нее слишком сильно смазан макияж для коммерсанта. Она смотрит на меня со смесью страха и раздражения. Я уже готова сказать «нет, спасибо» и захлопнуть дверь перед ее носом, когда замечаю слезы, катящиеся по ее щекам. Мы пялимся друг на друга какое-то время – и вдруг на меня с ужасом нисходит осознание.
Леа.
– Леа? – спрашивает Калеб позади меня, и я незаметно морщусь. – Что ты здесь делаешь?
– Могу спросить тебя о том же, – ее голос дрожит. Она изучает наши лица.
– Я ужинаю с подругой. Как ты…
– Я проследила за тобой, – перебивает она быстро. – Ты не отвечал на звонки, и я хотела узнать почему, – последнюю фразу она шепчет, зажмуриваясь, как будто пытается от меня отгородиться. – Как ты мог, Калеб?
Словно по сигналу, она опускает голову и начинает рыдать, закрыв лицо руками. Я смотрю, как она шмыгает носом, и чувствую отвращение. Вечно меня преследуют неудачи.
– Леа… – Калеб протискивается мимо меня, чтобы обнять ее.
Я наблюдаю за ними. От страха мои внутренности завязываются в узел.
– Ну, перестань. Пойдем, я отведу тебя домой. – Он поворачивается ко мне и торопливо шепчет одними губами: – Прости.
И уводит ее прочь. Я смотрю им вслед. Она выглядит рядом с ним почти ребенком – я никогда не была с ним такой маленькой и хрупкой. Закрыв дверь, я нецензурно ругаюсь вслух, чувствуя себя вдруг тысячелетней старухой.
Следующим вечером я сижу на диване и готовлюсь к великолепной ночи с заполнением документов в юридические школы, когда в дверь звонят. Застонав, я накрываю лицо подушкой. Наверняка это Роузбад.
Я снова открываю, не глядя в глазок.
Не Роузбад. Калеб. Я настороженно его оглядываю.
– Так, так, так, – говорю я. – Смотрите-ка, что принесла на хвосте чья-то рыжая подружка.
Он виновато улыбается и проводит рукой по волосам.
– Извини, Оливия. Похоже, она переживает сильнее, чем я думал.
– Слушай, я правда не хочу ввязываться в твои проблемы с девушкой…
Видимо, я задеваю больную мозоль, потому что он моргает, как будто в глаз ему влетел жук.
– Понимаю, – говорит он. – Она хочет, чтобы я нашел друзей. Это просто стало для нее неожиданностью.
– Она не хочет, чтобы у тебя были такие друзья, как я, Калеб, и если она сказала тебе, что не против, то явно солгала.
– Такие друзья, как ты? – Он улыбается. – Ты намекаешь, что ты привлекательная?
Я закатываю глаза. Это к делу не относится.
– Ладно, ладно, – говорит он, поднимая руки, – но я хочу быть твоим другом, и мне неважно, что думают по этому поводу остальные. Это считается?
Я заставляю его подождать. Притворяюсь, что раздумываю над ответом. Прикусываю губу и хмурюсь. Затем отхожу в сторону и пропускаю его в дом. Он выглядит
Мы решаем, что хотим торт. Я достаю миски для теста и ингредиенты, а Калеб складывает для нас поварские шапки из бумажных полотенец. Вот странно: еще несколько недель назад я думала, что больше никогда его не увижу, а теперь он у меня на кухне. Мы много смеемся, но, когда масло для сковородки готово, Калеб вдруг решает испортить настроение:
– Леа делает лучший «Красный бархат» в мире.
Я испепеляю его взглядом, потому что совершенно не хочу сейчас говорить о его богатенькой девушке. И я никогда не пробовала «Красный бархат».
А он все не затыкается. Тогда я беру горсть масла и бросаю ему в лицо. Промахиваюсь, конечно, и оно приземляется на стену за его головой. Калеб оборачивается, чтобы посмотреть на пятно.
– Знаешь, – говорит он на удивление спокойно, – тебе и правда надо поработать над меткостью.
И прежде чем я успеваю понять, что происходит, он переворачивает вверх дном целую миску над моей головой.
Теперь с меня капает на пол коричневое масло, и я смеюсь так сильно, что едва могу стоять. Я тянусь к стойке, чтобы ухватиться за нее, но тут же поскальзываюсь. Калеб протягивает мне руку, однако вместо того, чтобы принять помощь, я пытаюсь размазать по нему масло. Я пачкаю маслом его лицо. Он вскрикивает – и через несколько секунд моя кухня превращается в зону боевых действий. Мы бросаемся яйцами, мукой и маслом, а когда они заканчиваются, то начинаем бросаться шоколадными крошками, зачерпывая сразу горсть. В какой-то момент я прыгаю на него, и мы оба падаем на пол. Мы оба смеемся: слезы текут у меня из глаз, обведенных маслом. Я наклоняюсь над ним, пока он лежит на спине. На носу у него яйцо, а обе брови испачканы в муке. Даже не представляю, как выгляжу сама. Внезапно наш смех замолкает: мы вдруг осознаем всю неловкость ситуации. Мы могли бы поцеловаться сейчас. Как в кино.
Я нависаю над ним на мгновение, желая увидеть, сделает ли он первый шаг. Он точно смотрит на мои губы, и от предвкушения у меня перехватывает дыхание. Мое сердце прижато к его грудной клетке: интересно, чувствует ли он, как бешено оно бьется.
– Оливия, – шепчет он.
Я сглатываю ком в горле.
– Нам все еще нужно испечь торт.
Испечь торт? Я оглядываю беспорядок на кухне и издаю стон. Как он может думать сейчас о выпечке?
Два часа спустя мы сидим на полу моего крошечного балкона, все еще покрытые маслом, и едим торт Калеба. Я достаю кусочек застывшего масла из волос и бросаю его через перила. Калеб вручает мне еще один кусок.
– Любимая книга? – спрашивает он.
– «Мадам Бовари».
Он усмехается.
– Любимое занятие?
– Депрессия.
– Любимое занятие? – спрашивает он снова.
Мы играем в эту игру весь последний час. Выходит несколько односторонне, учитывая, что он не помнит, что ему нравилось. Я чешу подбородок.
– Еда.
– Любимое воспоминание?
Я медлю. Все мои любимые воспоминания включают его.
– Был один… парень… он спланировал очень необычное свидание. Отправил меня на импровизированный квест по поиску сокровищ, и мне пришлось думать над ответами к подсказкам, вроде того, где было наше первое свидание и где лучше всего покупать лифчик. В каждом новом месте ждал подарок и еще одна подсказка. Закончилось все там, где мы впервые поцеловались. Он поставил там столик с ужином и музыкой. Мы танцевали. Это было…