Опрометчивое пари
Шрифт:
Дэмион ухмыльнулся.
— Если бы в зале оказался ловец талантов, не сомневаюсь, что у него хватило бы сообразительности не предлагать мне контракта. Позвольте вам напомнить, что меня выбрали на роль ведьмы потому, что я был высокий, а не потому, что я мог играть.
Она рассмеялась.
— Ну и после той краткой минуты славы что вы предприняли? Им не понадобился высокий волхв для рождественской мистерии?
Дэмион очень долго рассматривал кусочек гриба.
— Я женился, — ответил он наконец. — А три года спустя мы развелись.
— Мне очень жаль, — тихо проговорила она. — Я не знала, что вы были женаты, Дэмион.
Он подчеркнуто равнодушно пожал плечами.
— Это было очень давно, — небрежно
— Сколько же вам было, когда вы женились? Девятнадцать? Вы бросили учебу?
— Нет. Мои родители были рады по-прежнему нас поддерживать, а я был настолько инфантилен, что принимал от них деньги, ни о чем не задумываясь. Мы с Джанет остались в Кливленде. Она специализировалась на начальном образовании, а я почти все свое время проводил в университетском драматическом клубе. В конце второго года наша школа объединилась с парой других местных колледжей, чтобы поставить полного «Макбета».
— Несколько смело, пожалуй?
— Более чем смело — нахально. Но мы по большей части были слишком невежественны, чтобы понять, что именно задумали. Помните Арта Бернстайна? Когда-то он был знаменитым нью-йоркским режиссером. Так получилось, что он был университетским консультантом по искусству. Он взялся делать всю постановку. Ему было не меньше восьмидесяти, и он уже почти десять лет не работал. В хорошие дни он оставался трезвым до середины дня. В плохие он напивался еще до полудня. Он вызвал прослушиваться на главную роль с полдюжины молодых талантов, но не попросил ни одного что-нибудь прочесть. Он заранее решил, что хочет высокого и синеглазого Макбета. Как только он меня увидел, он объявил, что дает мне роль.
— Разве вы не обрадовались?
— Наоборот, глубоко оскорбился. Я три недели разучивал главный монолог Макбета, а меня взяли из-за цвета моих глаз! Я потребовал, чтобы он меня прослушал.
— И что произошло?
— Он наотрез отказался. Он сказал, что поскольку нет ни малейшей надежды на то, чтобы какой-то студент смог хорошо сыграть Макбета, то совершенно неважно, кто именно эту роль испоганит. Он добавил, что, по крайней мере, во мне чувствуется что-то шотландское, а это значит, что выглядеть я буду немного лучше, чем все остальные студенты, явившиеся на прослушивание. «У тебя ноги стройные, парень, — сказал он, — так что тебе можно надеть трико. Хорошие икроножные мышцы».
Санди рассмеялась.
— Не могу угадать, чем дело закончилось. Спектакль с треском провалился или имел огромный успех?
— Имел огромный успех, естественно. Как могло быть иначе, если принять по внимание мои икроножные мышцы и режиссуру Арта Бернстайна? Когда Арт был трезв, он был просто гениален. И даже когда был в стельку пьян, то работал не без блеска. Конечно, в то время я этого не понимал. Я просто считал его ворчливым стариком, который вечно меня принижает. Видите ли, гордость моя была задета, поскольку на него мои актерские способности не произвели никакого впечатления. Его ничуть не трогало, что меня считали лучшим актером нашего университета. Я был полон решимости доказать этому старому маразматику, давно оторвавшемуся от театра, какой я великолепный актер, поэтому работал как одержимый. Я репетировал роль день и ночь. Я часами торчал у зеркала, отрабатывая жесты и позы. Еще очень много часов я работал в репетиционном зале, учась направлять голос, пока наконец не научился говорить без крика, но так, чтобы меня слышали даже в последних рядах. И еще я размышлял над текстом, стараясь раскрыть все нюансы, вложенные Шекспиром в роль. В конце концов университетская газета напечатала дифирамбы в адрес всей постановки, а самый влиятельный местный критик объявил, что «мистер Тэннер подарил нам самую зрелую и умную интерпретацию этой труднейшей роли, которую мне только доводилось видеть в университетских постановках».
— Надеюсь, Арта Бернстайна это достаточно впечатлило?
— Я бы не сказал, что слово «впечатлило» тут очень уместно. Я принес ему кипу отзывов и торжествующе помахал ими перед ним. — В глазах Дэмиона вспыхнули искорки смеха. — Он отпихнул все вырезки в сторону и сказал: «Молодой человек, несмотря на все отзывы этих доморощенных критиков, сейчас у вас настоящего актерского таланта хватит только на то, чтобы сыграть роль лошадиной задницы. Роль передней части вам не осилить. Лет через тридцать, если будете по-настоящему усердно работать, может, вам и под силу будет сыграть Макбета, но я в этом сомневаюсь».
— И, несмотря на все, у меня возникает такое чувство, будто вы очень им восхищались.
— И вы правы. Даже тогда где-то в самой глубине души я понимал, что он мне очень льстит тем, что говорит правду о моем так называемом таланте. Конечно, в то время я не был способен играть Макбета, хотя, думаю, может быть, уже приближался к тому, чтобы покуситься на переднюю часть лошади.
— Кажется, я вспоминаю, что когда-то довольно давно читала некролог Арта Бернстайна.
— Да. Он умер пять лет тому назад в обнимку с бутылкой виски. Мне все еще его не хватает. Несмотря на всю его резкую критику, это он устроил мне мою первую роль в Нью-Йорке. Театрик был захудалый, но мне все-таки платили, так что после этого уже можно было утверждать, что у меня есть профессиональный опыт.
— Я даже не решаюсь спрашивать, что за роль он вам устроил.
— Ну, не задних ног лошади, хотя и недалеко от того. Это была типичная постановка далеко не бродвейского театра: полная глубокого скрытого смысла и длинных скучных монологов. Я играл мусорщика, чьим лучшим другом была крыса, которую он подобрал в мусорном контейнере.
— Что-то подсказывает мне, что шла эта пьеса очень недолго.
— Три недели. Для далеко не бродвейских театров это очень неплохо. И отзывы были на удивление благожелательными, что заставило меня с тех пор с большим подозрением относиться к критикам.
— Как было бы хорошо, если бы Арт мог увидеть, как вы получили «Оскара»!
— Шутите? Он наверняка сказал бы что-нибудь такое уничижительное, что я бы больше никогда не опомнился.
Санди снова рассмеялась.
— Мне кажется, что вас не так-то легко выбить из седла. — Она отпила глоток кофе, который принес им официант. — А как ваша жена отнеслась к вашей первой роли на профессиональной сцене? Могу предположить, что Макбетом вы ей нравились больше.
— Джанет не поехала в Нью-Йорк, — коротко бросил Дэмион. Он быстро выпил кофе и повернулся подозвать официанта. — Если вы отказываетесь от десерта, Санди, то, может, рассчитаемся и поедем домой? Мне завтра утром рано вставать, и я уверен, что вам тоже.
— Э-э… конечно. Да, я буду очень рада вернуться домой не поздно.
Они молча устроились в его машине — черном «порше» с алой обивкой в салоне. Санди хотелось бы сделать какое-нибудь шутливое замечание относительно откровенной эротичности красных плюшевых сидений и черного замшевого потолка, но ее поддразнивание почему-то осталось непроизнесенным. Она была странно напряжена и чувствовала себя очень неловко — ей даже не хотелось самой себе признаться, насколько неловко. Одежда Дэмиона и его машина соответствовали тому стереотипу, к которому ей хотелось его отнести, стереотипу, который ее ничуть не привлекал. Но почти во всех остальных отношениях вечер прошел совсем не так, как она ожидала. Вместо того чтобы пытаться обольстить ее, глядя ей в глаза и нашептывая милые пустячки, Дэмион затеял разговор, который ни в коей мере нельзя было назвать романтическим. Казалось, словно он попытался коснуться не ее тела, а ее ума. И, говоря по правде, она нашла проведенное с ним время необыкновенно приятным.