Опыт о законе народонаселения

Мальтус Томас Р.

Языческие моралисты всегда рассматривали добродетель как единственное средство для достижения того счастья, которым человек может пользоваться на земле. Среди добродетелей они ставали на первое место благоразумие, к которому некоторые из этих моралистов даже сводили все остальные добродетели. Христианская религия ставит наше благополучие как в земной, так и в будущей жизни в зависимость от добродетелей, которые могут нам открыть более высокие радости, и поэтому еще строже требует подчинения наших страстей велениям разума, что составляет основное правило благоразумия.

Если бы, для примера, мы представили себе картину общества, каждый член которого стремился бы достигнуть счастья путем точного исполнения обязанностей, установленных мудрейшими древними философами, предписываемых законами природы и освященных христианской нравственностью, то это общество, несомненно, очень мало походило бы на современное, членами которого мы состоим. Всякий поступок, внушаемый стремлением к немедленному наслаждению, но влекущий затем к значительному

бедствию, рассматривался бы в этом предполагаемом обществе как нарушение обязанностей. Поэтому человек, добывающий средства для прокормления лишь двоих детей, никогда не согласился бы стать в такое положение, при котором ему пришлось бы кормить четверых или пятерых детей, как бы ни были сильны его побуждения к удовлетворению слепой страсти. Такая благоразумная воздержанность, если бы она всеми соблюдалась, непременно вызвала бы повышение заработной платы путем уменьшения предложения труда. Время, проводимое в лишениях, было бы употреблено на сбережения; приобретены были бы привычки к трезвости, труду и бережливости и по прошествии некоторого времени рабочий стал бы в положение, при котором он мог бы вступить в брак, не опасаясь относительно его последствий. Такое постоянное действие предупреждающего препятствия, ограничивая размножение населения, сдерживая его в пределах средств существования и позволяя ему возрастать по мере возрастания последних, придало бы действительное значение увеличению заработной платы и сбережениям, сделанным рабочими до вступления в брак.

Такое увеличение действительной цены заработной платы значительно отличается от вынужденного повышения ее нарицательной цены или от приходских вспомоществований, всегда и неизбежно влекущих за собой соответственное повышение цены предметов потребления. Так как заработная плата была бы достаточна для содержания семьи и в каждом хозяйстве оказалась бы небольшая сумма прежних сбережений, то крайняя нищета была бы изгнана или постигла бы небольшое число лиц, ставших жертвой таких случайных несчастий, которые не могут быть ни предусмотрены, ни предупреждены никакой человеческой мудростью.

Период возмужалости членов воображаемого нами общества, вплоть до вступления их в брак, проводился бы в строгом исполнении требований целомудрия, ибо эти требования не могут быть нарушены без самых пагубных для общества последствий. Распутная жизнь, нанося вред народонаселению, очевидно, влечет к ослаблению благороднейших побуждений сердца и к искажению характера. Притом всякая незаконная связь содействует не менее, чем брак, возрастанию населения (если при этой связи не прибегают и средствам, противным нравственности) и представляет несравненно большую вероятность, что родившиеся дети попадут на попечение того общества, членами которого они будут.

Эти соображения доказывают, что целомудрие не есть, как это многие предполагают, насильственная добродетель, установленная искусственным устройством общества, но что она имеет действительное и прочное основание в законах природы и требованиях разума; и действительно, эта добродетель представляет единственное законное средство для устранения пороков и бедствий, сопровождающих закон возрастания населения.

В предполагаемом нами обществе, быть может, оказалось бы необходимым, чтобы лица обоего пола проживали довольно значительное число лет в безбрачии, прежде чем наступит для них возможность вступления в брак. Если бы такой обычай стал всеобщим, то воздержание от браков в данный момент повлекло бы к увеличению их числа впоследствии, так что в общем выводе оказалось бы меньше людей, вынужденных отказаться навсегда от брачной жизни. Если бы обычай вступать в брак в более позднем возрасте, наконец, вполне установился и если бы нарушение требований целомудрия одинаково позорило мужчин и женщин, то между обоими полами могли бы с полной безопасностью установиться более тесные дружеские отношения. Молодые друзья обоих полов, несмотря на свою юность, могли бы под защитой доверчивости обращаться друг с другом с полной простотой, не вызывая этим никаких подозрений относительно их супружеских намерений или возникшей между ними связи. Вследствие этого обе стороны могли бы лучше изучить взаимные склонности и представилось бы больше случаев для возникновения прочных привязанностей, без которых супружество приносит больше горестей, чем счастья. Таким образом, молодые годы были бы также согреты целомудренной и чистой любовью, которая не только не погасла бы от пресыщений, но постоянно горела бы ярким пламенем и оканчивалась бы вместе с жизнью. На брак перестали бы смотреть как на средство совершенно свободно отдаваться своим влечениям при посредстве взаимного соглашения; он являлся бы возмездием за трудолюбие и добродетель, наградой за неизменную и искреннюю привязанность.

^{ссылка 11}

Чувство любви влияет на образование характера и нередко побуждает нас к благородным и великодушным поступкам; но оно ведет к таким счастливым последствиям лишь в том случае, когда сосредоточено на одном предмете и обыкновенно, когда встречаются препятствия к его удовлетворению.

^{ссылка 12}

Никогда, быть может, человек не бывает более расположен к добродетели, никогда он не бывает так целомудрен и чист, как в то время, когда он находится под влиянием подобной страсти. Поздние браки, являющиеся последствием таких привязанностей, конечно, мало походили бы на те супружества, которые нередко совершаются на наших глазах под влиянием материальных расчетов и в которых с обеих сторон предлагаются поблекшие уже чувства. В современном обществе только мужчины женятся

в позднем возрасте и как бы стары они ни были, они обыкновенно избирают себе очень молодых жен. Бедная девушка, едва достигнув двадцатипятилетнего возраста, уже начинает опасаться, что ей придется навсегда отказаться от замужества; нередко так и бывает, что ей приходится состариться в одиночестве, несмотря на то, что ее сердце было способно на самую глубокую и неизменную привязанность, а по распространенному предрассудку, столько же несправедливому, как и жестокому, ее положение вызывает в обществе неодобрение. Если бы время вступления в брак у всех наступало позднее, то вместе с тем удлинился бы период молодости и надежд, а следовательно, оказалось бы меньше несбывшихся ожиданий. Нельзя сомневаться в том, что такая перемена оказалась бы весьма благотворной для наиболее добродетельной части человеческого рода. Если бы отсрочка, о которой идет речь, и вызвала некоторое неудовольствие среди мужчин, то во всяком случае женщины подчинились бы ей с готовностью; при уверенности, что они выйдут замуж в 28 или 30 лет, женщины, без сомнения, по собственному выбору скорее пожелали бы дождаться этого возраста, чем к двадцати пяти годам уже быть обремененными многочисленной семьей. Нельзя с точностью установить возраст, более всего соответствующий вступлению в брак, так как возраст этот находится в зависимости от многих случайных условий и может быть определен только опытом. Наибольшее стремление ко вступлению в брак проявляется с особенной силой едва ли не тотчас же по наступлении возмужалости. Но во всех обществах, вышедших из состояния той нищеты и унижения, которые не только исключают всякую предусмотрительность, но даже искажают самый рассудок, во всех таких обществах оказалось необходимым установить препятствия для слишком ранних браков. Поэтому, если даже в настоящее время нашли необходимым сдерживать слепые порывы инстинкта, то это ограничение относительно вступления в брак будет снято лишь в то время, когда будет приобретена уверенность, что, независимо от возраста супругов, все рождающиеся дети будут вскормлены теми людьми, которые дали им жизнь.

Быть может, мне приведут в опровержение трудность исполнения такой добродетели, как нравственное обуздание? Людям, не признающим авторитета христианской религии, я могу привести только один довод. Эта добродетель после тщательного исследования оказывается необходимой для избежания бедствий, которые при отсутствии нравственного обуздания составляют неизбежное следствие законов природы. Мои противники должны согласиться, что, имея в виду наибольшую сумму добра, достижимого при этих законах, они в то же время не вправе отказываться от своей цели и открывать неисчерпаемый источник бедствий путем подчинения общества каким-то другим, второстепенным и противоречивым законам. Путь добродетели, единственно ведущий к счастью, всегда представлялся языческими моралистами крайне трудным.

Христианину я отвечу, что Священное Писание самым ясным и положительным образом вменяет нам в обязанность сдерживать наши страсти в пределах, предписываемых разумом. Поэтому удовлетворение наших страстей, когда рассудок нам говорит, что это повлечет к несчастью, нельзя рассматривать иначе, как прямое нарушение велений Священного Писания. Христианин не вправе принимать трудность нравственного обуздания за законное оправдание, освобождающее его от исполнения обязанностей.

На каждой странице Священного Писания человек изображается окруженным искушениями, с которыми ему трудно бороться;

и хотя оно не предписывает ни одной обязанности, соблюдение которой не принесло бы нам счастья в земной жизни и блаженства в будущей, тем не менее полное и постоянное подчинение требованиям религии ни разу не представлено в нем делом легкоисполнимым.

Молодость так расположена к нежным чувствам, что в этом возрасте трудно отличить истинную и продолжительную страсть от мимолетной вспышки. Если бы оба пола подчинялись в молодости нравственному обузданию, дозволяющему лишь те страсти, которые не влекут за собой бедствий, причем для развития таких страстей представлялось бы больше случаев, то можно было бы рассчитывать на такое же, если не большее число счастливых супружеств, чем какое происходит при отсутствии препятствий к заключению ранних браков, даже в том случае, когда это отсутствие препятствий обусловлено такими частными причинами и обстоятельствами, какие имеют место в Америке. Если же сравнить предположенное выше идеальное общество с существующими в действительности, то, не принимая даже в расчет бедствий, от которых современные общества были бы избавлены путем нравственного обуздания, не может подлежать сомнению, что члены идеального общества пользовались бы несравненно большими наслаждениями, порождаемыми любовью.

Если бы мы еще могли надеяться на повсеместное распространение такого порядка вещей, то во взаимных отношениях между различными народами произошла бы такая же благотворная перемена, как во внутреннем общественном устройстве каждого государства в частности. Мы вправе были бы рассчитывать на значительное уменьшение опустошений, производимых войнами, и, быть может, наступило бы даже время, когда эти гибельные занятия совершенно прекратились бы.

Одной из главнейших причин войн между древними народами был недостаток места и пропитания; хотя в условиях существования современных народов и произошли некоторые перемены, тем не менее та же причина не переставала действовать, изменив лишь степень своего напряжения. Честолюбию правителей недоставало бы орудия для разрушения, если бы бедствия не побуждали низшие классы общества становиться под их знамена. Вербовщики мечтают о плохой жатве; им выгодно, чтобы возможно большее число рук оставалось без работы, – другими словами, им выгоден излишек в народонаселении.