Опыт путешествий
Шрифт:
Вечерами на побережье работают аттракционы — скачущие лошади, крутящиеся огромные чайные чашки, раскачивающиеся пожарные машины, звон монет и хлопки выстрелов из духовых ружей, воздушные шарики, сахарная вата и многочисленные семьи, поглощающие мороженое малыши, одетые в светлые платья и костюмчики, грохочущая музыка, звучащая угрожающе. Отцы сажают детей на плечи, стайки девочек заглядываются на мальчишеские банды. Бедняки стоят у моря, воткнув свои посохи в песок, и разглядывают нефтяные танкеры, выстроившиеся в очередь у залива. Тепло, пахнет потом, сахаром и нечистотами. Это карусель на северной оконечности темного континента. Небо отливает красно-коричневым светом. Меня сопровождает сотрудник секретной полиции. Чей-то голос шепчет. «Сэр, посмотрите на море, вы можете сделать фотографии моря». Через залив виден местный образец городской цивилизации. «Но вы не имеете права оборачиваться. Сэр, не оборачивайтесь, пожалуйста».
Дубай
Единственный способ разобраться в том, что такое Дубай — забыть, что он существует на свете. Это — миф, сборник сказок, как «Тысяча и одна ночь». А точнее, предостерегающая сказка. Дубай — история о трех желаниях, в которой, как знает каждый ребенок, в своем третьем желании герой просит еще три. И, как знает каждый джинн, чем больше желаний, тем больше жадности, страданий, невозврата кредитов и очень, очень много плохого вкуса. Дубай — это Лас-Вегас без танцовщиц, казино и Элвиса. Скучный финансовый Диснейленд. Курортный город с худшим в мире климатом. Жаркий до кипения. И полный сырости. Постоянные ветра приносят горы песка. Первое, что видишь, приехав сюда, — аэропорт, который наполненными эхом мраморными залами приветствует тебя в воротах огромной метрополии среди песков. Он слишком велик, чтобы быть главной гаванью континента. Дубай страдает от гигантизма — сублимации национального комплекса неполноценности, заставляющего создавать все самое большое. В том числе и финансовый кризис.
Проезжая мимо сотен пальм, стоящих в ряд на этой липкой жаре, задаешься вопросом, кто и чем поливает эти деревья. Горизонт в пыльной дымке напоминает обложку мрачного научно-фантастического романа. Кластеры небоскребов возвышаются в серой пустыне, окруженные кранами и строительными лесами. Дубай рассчитывал вырасти в арабский Сингапур — центр торговой, банковской и страховой индустрии в Персидском заливе, с местным гостеприимством и таймшерами для знаменитых футболистов. Он хотел стать оазисом, где будут проводить отпуск представители среднего класса. Но эта идея не нашла полного воплощения. Вертикальные улицы офисов пусты. Заброшенные небоскребы выглядят такими же, как и те, где бурлит торговля. Сейчас там еще воздвигли самое высокое здание в мире — вызывающий зевоту памятник мечте маленькой нации о большом пенисе. Эта вышка, выросшая на виагре кредитов, сейчас превратилась в яркое свидетельство финансовой несостоятельности Дубая. Здание должно было называться «Бурдж Дубай», но деньги кончились, и с белым полотенцем в руке Дубаю пришлось обратиться за кредитом к соседу. Так что башня теперь называется «Бурдж-Халифа», в честь правителя Абу-Даби, подкинувшего $10 млрд своему не знающему меры соседу.
Дубай построили очень быстро. Планом были деньги. Архитектором были деньги. Дизайнером и строителем тоже они. И если вас интересует, как выглядят деньги в реальном выражении, — это Дубай.
Мой водитель живет здесь всю жизнь, но по дороге заблудился несколько раз. Он говорит, что так происходит постоянно. Дороги меняются. Повсюду стоят оранжевые дорожные конусы или перекрывающие движение барьеры — все это сбивает с толку. Дороги упираются в горы пыли и строительного мусора. Практически ничего не происходит. Широкие полосы тянутся в бесконечность, а потом оказывается, что ехать некуда. Нет ни площади, или плазы, ни центра. Негде поболтаться, погулять. С другой стороны, кому хочется гулять по такой жаре?
Выскакиваешь из машины, засовывая ключи в бумажник, и стараешься как можно скорее войти внутрь близлежащего здания, обычно оказывающегося торговым центром, похожим на аэропорт небольшого государства или гробницу египетского фараона. Медленные шаги охранников рождают гулкое эхо. В бутиках лощеные продавцы разглядывают манекены в кашемировых шалях — и у тех, и у других на лицах одинаковая гримаса безнадежности. Дубай ограбил себя собственной алчностью. Его потребительская экономика держится на сотне семей, для которых депрессии, бумы, выигрыш в лотерею или необходимость выкроить время и деньги для отпуска воспринимаются как совершенно абстрактные понятия.
Благосостояние и богатство — термины относительные. Но не для тех, о ком мы говорим. Рынок золота здесь, где изысканные украшения продаются на вес, так же тих, как боулинг в общине амишей [143] в воскресенье. Внутри одного из зданий здесь построен горнолыжный спуск, пожалуй, самой большой в пустыне. Рядом толпятся мальчики-арабы, чтобы взять напрокат горнолыжные костюмы, ботинки и лыжи. Некоторые местные жители приезжают с собственной дизайнерской экипировкой, с шубами и сапогами-луноходами. Входишь в дверь и будто попадаешь внутрь сказки «Лев, колдунья и платяной шкаф» [144] — перед тобой вечная зима. Полноватые подростки стараются скорее подъехать на своих сноубордах к киоскам среди швейцарских пихт — там продают тирольский шоколад. Мальчик-толстяк спускается с явно привычным для повседневной жизни высокомерием. Девочки скользят на лыжах, широко расставив ноги, и их хиджабы развеваются над искусственным снегом. А за барьером другие полноватые дети, одетые в стиле американских подростков, прилипнув носами к стеклу, смотрят на все это, как будто через экран пространственно-временного континуума.
143
Особо консервативная община протестантов в Америке, отличающаяся нежеланием использовать современные технологии и удобства (телевидение, автомобили и проч.). Прим. ред.
144
Первая книга в серии «Хроники Нарнии» Клайва Стэпплза Льюиса. Дети, герои книги, попадают в волшебную страну Нарнию через платяной шкаф.
Никто об этом и не мечтал. Двадцать лет назад ничего здесь не было. Не было никакой Нарнии. Не было семизвездочных гостиниц. И самых высоких в мире членоподобных зданий тоже не было. В пасторального вида палатках жили люди, разводившие козлов, передвигающиеся на верблюдах и стрелявшие друг в друга. Порой попадались жадноватые вооруженные нефтяники, одетые в шорты цвета хаки и бурившие какие-то скважины. Всего за одно поколение Дубай с привычного для себя ковра взгромоздился на подделку кресла работы Имзов [145] где-то на сотом этаже офисного здания. И ни один из местных жителей ради этого и пальцем не пошевелил. Это, конечно, не совсем объективно — палец они все-таки поднимают. Чтобы подозвать официанта или погрозить слуге. Они потратили деньги, которые были высосаны из-под земли, причем практически все. Если приглядеться, то увидишь, что здесь нет ничего местного — ни одно из произведений искусства, ни один товар не произведен здесь. Даже козлы исчезли. Все оптом скупила цивилизация. История Персидского залива подтверждает ту опасность богатства, о которой говорил Карнеги: «Ни один класс так не жалок, как тот, который владеет деньгами и больше ничем». Жители Эмиратов, едва родившись, выходят на пенсию. Они передвигаются по городу в своих белых дишдашах [146] и головных платках со слишком серьезными лицами. Они чужие в собственной стране. Они привезли и возвели здесь город, крепость экстравагантности, в которой для них места нет. Стали лживыми и шизофреничными. Они запрещают носить национальную одежду в барах, где подают алкоголь, и ресторанах, где голодные девицы потягивают шампанское. Поэтому, направляясь туда, все надевают западную одежду.
145
Чарльз Ормонд Имз-младший и Рэй Имз — семейная пара знаменитых американских архитекторов и дизайнеров.
146
Дишдаша, или гандура, — традиционная арабская одежда, длинная рубаха, обычно белого цвета. Прим. ред.
Местные арабы, которые хотели вытащить свою страну из пустыни, превратились в национальное меньшинство. Их менее 20 % населения. Остальные — наемные работники, которые приехали сюда ради не облагаемых налогом зарплат. Они занимаются менеджментом и предпринимательством и готовы на все ради денег. Деньги для них — основная мотивация и мера успеха. Они молоды, одиноки, жадны и неискренни. Среди них нет особо умных. Их жизнь крутится вокруг выпивки, проституток, вечеринок в бассейнах или барбекю, во время которых они истерично смеются, вокруг тусовок, караоке, неряшливых и случайных сношений. Эти экспаты не собираются пускать здесь корни, растить детей, жить здесь. Каждый приезжий напрямую зависит от своей работы.
Есть еще одна категория людей — зануды. Это рабочие. Азиаты — индийцы, пакистанцы, шри-ланкийцы, филиппинцы. Те, кто строит, сооружает, управляет и следит за Дубаем. Рано утром, до того, как белые наемные работники успевают справиться с похмельем, и задолго до того, как коренные жители начинают кричать на своих слуг, автобусы, полные азиатов в касках, приезжают на стройки. У них угнетенный вид, как на коммунистических плакатах 30-х годов, — они одновременно рабы столицы и герои труда. Азиаты дежурят в гостиницах, управляют службами соцобеспечения, ведут коммерцию. Они — клерки, секретари, адвокаты, доктора, бухгалтеры. Ни одно заведение не смогло бы работать, если бы они обо всем не заботились. Человек с местным паспортом не смог бы поменять предохранитель. Но у рабочих, составляющих более 70 % населения, практически нет никаких прав. Они не могут стать гражданами, хотя, живя здесь, уже обзавелись внуками. Их могут в любое время выслать из страны. Им не компенсируют убытки. Многим рабочим-азиатам не заплатили за работу, и, скорее всего, никогда уже не заплатят. Есть куча анекдотов о том, как обижают гастарбайтеров. Мне рассказали, как продавец из Пакистана, обслуживая в магазине женщину-арабку, случайно пукнул. Его арестовали и посадили в тюрьму.
Арабы живут в своих гетто, за высокими стенами увешанных огромными спутниковыми антеннами домов. Мы едем мимо пустыря, и водитель рассказывает, что раньше здесь был дом сына богатого политика. Папочка распорядился сравнять дом с землей, когда сыночка уличили в организации вечеринок в западном стиле для таких же, как он, богатых деток. Местная молодежь становится большой проблемой, хотя об этом стараются не говорить. Жирные, избалованные до невозможности, они еще и патологически жестоки. Они иногда объединяются в банды и нападают на рабочих и женщин-иностранок, просто для того, чтобы доставить себе удовольствие. Это поколение детей, которые даже не собираются заняться серьезной работой — они уверены, что получат хорошие хлебные места. Индийский менеджер, управляющий отелями в Дубае, рассказывал, какой ужас охватывает всех, когда кто-то из королевской семьи звонит и сообщает, что посылает на работу одного из своих племянников. Этот мальчик требует отдельный кабинет, секретаря, служебный автомобиль, огромную зарплату, почитание и свободный график работы. Нечто вроде выкупа, который приходится платить, чтобы вести здесь бизнес.