Опыт путешествий
Шрифт:
Мы кое-как протряслись через крышу острова. Пейзаж потрясал. Волнистая, покрытая травой степь с вкраплениями зарослей эвкалипта и пихты, которые заменили на склонах холмов деревья местного происхождения.
Где-то вдали виднелся столб дыма и яркие вспышки горящих кустарников.
Всю дорогу мы видели этот предупреждающий столб дыма — розовато-лиловый сигнал, обозначающий опустошение и разрушение. А потом выехали на местность сероугольного цвета, с выжженными алоэ, почерневшими так, как будто огонь торопился изо всех сил закончить свою работу. Теплый воздух, исходивший от машины, смешивался с острым запахом зловонного дыма. На пожарищах не видно людей — не исключено, что они вообще никогда не были в этих местах. Язычки пламени напоминали бегающих мелких зверюшек — единственных обитателей этой местности. Неожиданно мы оказались посреди пожара. Огонь стал злым и сильным, жадно ищущим деревья, чтобы накормить себя, стремящимся вперед, заглатывающим растения, изрыгающим дым и копоть. Огненная стая нападала на листья и ветки: они извивались, скручивались и
Весь этот огромный, шириной с Англию пейзаж был создан огнем. На Мадагаскаре нет естественных пастбищ. Слой почвы очень тонок. Землю постоянно поджигают пастухи, чтобы выращивать рогатых и горбатых зебу — животных, настолько соответствующих этим местам, что местные природоведы не могут поверить, что они родом не с Мадагаскара. Именно из-за зебу была безвозвратно потеряна столь значительная часть изначального мадагаскарского пейзажа. Но малагасийцам пожары, похоже, очень нравятся. Они не всегда устраивают их ради дела — часто им просто нравится видеть, как горит огонь. В каждом из них сидит пироманьяк. С наступлением темноты мы останавливаемся в залитом светом кафе для водителей грузовиков (среди которых огромное количество китайцев). Под старой кожей Мадагаскара скрыты огромные залежи металла и минералов. Из-за отсутствия инфраструктуры и дорог разрабатывать месторождения экономически невыгодно. Так продолжалось до тех пор, пока китайцы не стали поедать землю, как голодные зебу. Ирония нынешней ситуации в том, что именно горнодобывающие концессии защищают леса, не давая возможности малагасийцам сжигать их.
Мы добрались до сухого леса в Киринди, в западной части острова. Честно говоря, нужно быть специалистом, чтобы прийти в восторг от сухого леса в засушливый сезон. Грязь серого цвета. Бледная, пыльная, плотная масса гнилых деревьев, о которых можно подумать, что они мертвые. Мы прошли сквозь этот лес, слушая крик самца кукушки, назойливо призывающего к спариванию всех самок в округе. А потом меж деревьев, пересекая наш путь, промелькнула группа красногрудых лемуров.
Специалисты по семенам нашли нужный им гибискус. Один из трех скалолазов, проворный парень с узловатыми, как связки чеснока, ногами, вскарабкался на него, как лемур, раскрыл семенную коробку и стал трясти ветку. Семена опадали, как серые конфетти, мы собирали их среди серых ветвей, а над нами кружила мошкара вида галиктида хайлэндская.
Я нашел красивую орхидею — белую с желтым центром. Это дикая ваниль. Но ее семена еще не созрели. Название орхидей происходит от тестикул. Если вам удаляют яичко, то операция называется орхидэктомия. Орхидеи — цветы элегантные, нежные, но при этом довольно энергичные. Той ночью мы гуляли по безмолвному серебряному лесу. Это — пугающее место. Тропинки усеяны чернильными тенями, некоторые из них оказываются мышами-лемурами. Их лучистые маленькие глазки мерцают в темноте. Через 30 метров загораются два более крупных огонька и вместо того чтобы броситься наутек, начинают нагло к нам приближаться. Мы стоим, затаив дыхание и стараясь не издавать ни звука. В лесу пронзительно кричит ночная птица. Животное размером с лису, но более гибкое и изворотливое, напоминающее большую кошку или мангуста, подходит прямо к моим ногам, смелое от любопытства. Красивая морда (напоминающая выдру) с круглыми огромными глазами ночного охотника, продолговатое тело и изящный длинный хвост, который мотается во все стороны. Это фосса — единственное плотоядное млекопитающее на Мадагаскаре местного происхождения, теперь крайне редкое. Фосса — ночной охотник на лемуров и гнездящихся птиц. Она обнюхивает нас с эпикурейской деликатностью, обходит кругом, а потом бросается в лес, и тени деревьев скрывают отблески ее меха. Кроме своего потрясающего хвоста, фосса обладает еще и самым длинным (в сравнении с длиной тела) пенисом среди млекопитающих. Слушая, как она охотится в лесу, я потихоньку засыпаю, не снимая антимоскитной сетки.
На открытом участке земли мы обнаруживаем могилу площадью с двуспальную кровать, окруженную резным деревянным забором. Хотя благодаря французским колонистам и английским миссионерам малагасийцы в основном христиане (католики и протестанты), но где-то внутри их объединяет культ предков и призраков. Перед умершими существуют зловещие обязательства. Многие кочевники регулярно достают из могил, чистят и вновь хоронят своих мертвых. Существуют истории (возможно, это легенды или преувеличение) о ритуальном сексе с мертвыми и о посмертном каннибализме. Мертвые рассказывают и указывают, как жить. Мир призраков существует параллельно с миром живых людей. Есть и так называемые fady (что-то типа табу, но с определенными отличиями). Одни правила мягкие, как суеверия. Нарушая другие, ты рискуешь быть убитым или изгнанным. Существуют fady по поводу дней недели, цветов и еды. Запрещено передавать яйцо из рук в руки. Детям запрещено упоминать части тела своих отцов и даже громко произносить их имена. Нельзя, чтобы ваши фекалии оказались поверх фекалий кого-то другого, так что пользоваться туалетом на Мадагаскаре довольно сложно. В некоторых племенах близнецы представляют собой fady, и один из них должен быть убит. Что же касается зебу, то их ценность и предназначение состоит в том, чтобы взять их с собой после смерти. На пирах по поводу похорон иногда забивают до тысячи голов — своеобразный способ коллективного потребления протеинов. Зебу — не просто валюта и социальный статус. Это еще и духовное страхование.
После того как мы пересекли две реки на чудовищно ненадежных паромах, мы добираемся до tsingy. Пейзаж tsingy настолько невероятен, настолько экстремален, что описать его просто невозможно. Из гущи джунглей вырываются зубчатые известняковые столбы, похожие на готические храмы. Отвесные скалы — в глубоких ущельях и оврагах, кругом туннели и пещеры. Попытаться взобраться сюда могут только скалолазы-самоубийцы. Но пару лет назад группа французских альпинистов проложила себе дорогу через tsingy, используя крепления на вкрученных в породу болтах, переброшенные через ущелья тросы и канатные мосты.
Если вы достаточно здоровы и у вас хорошая медицинская страховка, то вы можете провести пять часов на невыносимой жаре, пересекая этот уносящий в мир приключений природный парк. Как человек старый, больной, боящийся высоты и закрытых пространств, без врожденного чувства равновесия (из-за чего я до сих пор не могу определить, правша я или левша), я проклинал каждый момент этой поездки, однако мгновенно выложил бы деньги за возможность ее повторить.
С научной точки зрения tsingy — одно из тех редких мест, где можно наблюдать сравнительную эволюцию. Поверхности ущелий и оврагов, на которые время от времени падают лучи солнца, превратились в нетронутые островки микросреды. В нескольких метрах друг от друга можно увидеть растения, которые не соприкасались в течение тысячелетий. Чертыхаясь и молясь, я пересек вершину холма и увидел тонкое дерево, из всех веток которого вырывались клубы дыма. Это напоминало волшебное дерево из сказки. Ветра совершенно не было, воздух был «стоячим». Я спросил нашего спутника из Кью, чтобы это могло быть. Он сказал, что не знает. Собственно, он сказал то, что говорит каждый эксперт, — что надо самому пойти посмотреть, но он не знает точно и достаточно ли воды я пил по дороге.
А еще баобабы. Баобабы самые… ну вот опять начинается… необыкновенно странные и гипнотизирующие деревья в мире. Их существует восемь разновидностей в мире, причем шесть — малагасийского происхождения. Один из видов есть в Южной Африке, один — на другом осколке Гондваны, в Австралии. Когда поджигают леса, баобабы оказываются единственными выжившими деревьями — они слишком велики для огня. Малагасийцы называют баобабы Королевами лесов, и есть специальная fady, их защищающая. Никто не знает, как происходит их опыление — возможно, свой вклад в это вносят летучие мыши. Баобабы стоят на фоне этого проклятого пейзажа — одинокие и восхитительные. Здесь есть знаменитые аллеи баобабов, тянущиеся вдоль пыльных дорог и болотистых, полных лилий озер. Настоящий марш баобабов. Сложно представить, что такая прозаичная вещь, как заросли деревьев, может вызывать восхищение. Но это — настоящий Ангкор-Ват [137] , созданный природой. Лес потрясает, лишает дара речи, перехватывает дыхание — как любой средневековый храм. Есть что-то меланхоличное в этих огромных красных часовых леса. Они стоят безмолвно, с экспрессией. Внутри они полые, поэтому никто не может определить их возраст. Если вы хотите поверить в то, что у растений есть души, — взгляните на баобабы, и тогда поверить в это будет гораздо легче. Группа из Кью тихо сообщает, что им никогда не удавалось найти побегов баобабов — у них нет детей. Возможно, баобабы уже превратились в призраки леса.
137
Агнкор-Ват — гигантский храмовый комплекс бога Вишну, одно их крупнейших из когда-либо созданных культовых сооружений (занимает около 200 кв. километров). Расположен в Камбодже.
Запасаться семенами — один из самых древних инстинктов человеческой цивилизации. В тревожные времена семена были талисманами, верой в будущее, молитвой о грядущем урожае. Если вы спросите, зачем в Хейвордс-Хит нужна коллекция семян, вам легко и немного задумчиво скажут, что это — страховка. Если дикое растение окажется на грани исчезновения, то вот оно, пожалуйста. Здесь оно в безопасности, и мы можем возродить его. За исключением того, что как раз возродить его мы не сможем. Если разрушается естественная среда обитания (со своим необыкновенным разнообразием и возможностями), то никакое, даже самое большое желание и идеальный набор семян не помогут ее восстановить. Вы не можете вырастить джунгли на пустом месте. Банк семян можно пополнять и сохранять, но банк семян — это скорее кладбище растений. Не страховка, а укор, напоминание о наших грехах. И хотя ученые с огромным энтузиазмом продолжают свои поиски и занимаются эмпирическими исследованиями, используя огромное число латинских терминов, это всего лишь эмоциональный спазм, своего рода анимистическая молитва о чуде. Важна не коллекция, а вера в ее значимость для тех, кто ее собирает. Надежда на чудо, что мы не будем в конечном счете пожинать то, что посеяли прежде.
Проведя 9 дней на Мадагаскаре, две группы людей по 15 человек проехали на лендроверах на второй передаче больше двух тысяч миль, пересекли две реки, но смогли при этом собрать семена всего семи видов растений.
Алжир
«Вы в первый раз в Алжире?» — спрашивает меня Кукаждый, кого я встречаю. Этот вопрос может быть задан из вежливости, в качестве предупреждения и даже с нотками обвинения. «Где же вы были? Почему так долго не приезжали?» Со слабой улыбкой и несколько обобщая с точки зрения географии, я отвечаю, что нет, я уже бывал в Магрибе. «В Марокко…» — вздыхают они. Да, в Марокко. «А, Марокко, — повторяют они, скривив губы. — Диснейленд». По сравнению с Алжиром — действительно Диснейленд.