Опыт путешествий
Шрифт:
В течение 10 лет сюда приезжали, только если возникала острая необходимость и имелись прочные связи. Фотограф, который предпринял последнюю известную мне попытку поработать в Алжире, так и не вышел из своего номера в гостинице. Страшно напуганный, он сразу же отправился обратно в аэропорт. Тут работает всего несколько команд иностранных журналистов: 11 лет гражданской войны — это кровь, смерть и ужасы. Угрозы в Алжире никогда не бывают пустыми. Они всегда полны страшного смысла, и в их серьезности сомневаться не приходится.
«Зидан», — говорю я. Зинеддин Зидан — единственный алжирец, о котором знают во всем мире. «О, Зидан», — отвечают они. Все следят за его карьерой, им гордятся, хотят получить автограф. «Жаль, что так получилось в последнем матче, я имею в виду, когда он головой ударил игрока в финале Кубка мира в 2006 году». «Что ты говоришь?! — взрывается собеседник, всплескивая руками. — Это было здорово, это было потрясающе! Всю свою жизнь Зидан был тихим, уступчивым, обычным французом, но в конце концов поступил, как настоящий алжирец».
Город Алжир расположился по берегам огромной, выбеленной солнцем естественной гавани. Это город нор и теней. На поверхности — сахарная глазурь, променад, узнаваемый и даже хвастливо французский. Кварталы высоких белых домов с красивыми голубыми ставнями в типично алжирском стиле, навесы над галереями магазинов, глубокие и темные бары. Широкие, вьющиеся бульвары, вдоль которых растут фикусы, подстриженные так, что начинают напоминать зеленые тени от солнца. Здесь чувствуется какая-то тенистая и пыльная изношенность, так подходящая к колониальной архитектуре, вызывающей чувство ностальгии по буржуазному снобизму и расовой предвзятости. Этот французский город смотрит на Средиземное море, на противоположном берегу которого, отражаясь, как в зеркале, стоит Марсель.
Французы оставили себе вид на море. А позади — ползущие по холмам кривые аллеи, старая оттоманская цитадель-касба и башня беев. Полуразрушенные, с раскрошившимися стенами, изрисованные граффити туннели, тупики и пещеры. Они другие — африканские, извилистые, секретные и охраняемые. Это место было центром сопротивления, застаревшей ненависти. А над городом возвышаются строгие и неуклюжие штампованные образчики коммунистической архитектуры — прямо-таки олицетворение функциональной красоты, кирпичики социального равенства. Пародия на архитектуру. Наша гостиница — монумент коллективному социалистическому гостеприимству, отпускной барак с кафетерием для безымянных героев. В его украшениях запечатлено время оптимизма в Алжире, период изобилия 1970-х годов: текстурированный бетон, бугорчатые стеклянные стены, пластиковая мебель, резиновые растения.
Такой интерьер заставил бы редактора журнала Wallpaper* [138] в восхищении поднять вверх большой палец.
Впрочем, один маленький «эргономический» недостаток есть. Нет входа. Его ликвидировали. Вы, нервничая, входите с заднего крыльца, вашу машину досматривают на предмет наличия бомб и оружия солдаты, вооруженные автоматами Калашникова. Алжирцы живут в постоянном страхе. Полицейские и солдаты, затянутые в кожу с головы до пят копы на мотоциклах стоят на каждой улице, на каждом углу, на каждом перекрестке. Ночью всюду блок-посты, бесконечные проверки — словом, создание иллюзии безопасности там, где все охвачены ужасом. Машины ездят с включенным в салонах светом, чтобы было видно сидящих там людей. Вы снижаете скорость. Какой-то нервный мальчишка, похожий на подмастерья из берберской деревни, появляется в слабом желтоватом свете, лишь костяшки пальцев белеют на руле. Мой водитель рассказывает, что три месяца учился в Англии. Вернувшись в Алжир, он забыл включить свет в салоне. Солдаты остановили его, взяли под прицел автоматов и вывели из машины. «Мы могли бы тебя пристрелить, — сказал офицер. — Почему ты ездишь в темноте?» Водитель извинился и объяснил, что забыл, так как недавно был в Лондоне. «Ну хорошо, — сказал один из солдат, — а в Лондоне что, нет блок-постов?»
138
Известный ежемесячный журнал, специализирующийся на темах путешествий, дизайна, развлечений, моды и медиа. Также под этой торговой маркой выпускаются путеводители по городам мира.
Теперь, после ужасов гражданской войны, спровоцированной исламскими фундаменталистами, трудно поверить, что в свое время научно-исследовательские институты и центры рассматривали Алжир как работающую, приемлемую и реализуемую модель арабской республики, возможное будущее Ирака. Кто-то даже рассматривал эту страну с точки зрения ее роли в ближневосточном мирном процессе. Из залитых неоновым светом кабинетов на двадцатых этажах офисных зданий в десяти тысячах миль отсюда алжирская смесь социализма, армии и светского государства с мусульманским населением — подвергшаяся вестернизации арабская страна, носящая кроссовки Nike, пьющая пиво и желающая торговать, — казалась находкой, продвинутым вариантом решения. Но отсюда, без всех этих цифр и графиков, брифингов и совещаний, такая точка зрения представляется абсолютно нелепой. А мысль о том, что Алжир может послужить моделью для других стран, вызывает лишь невеселый смешок.
Алжир — это кровавая смесь злобы и фундаментализма, насилия, жестокости и несправедливости. Алжир был домом для Барбароссы [139] и его корсаров-варваров, которые больше трехсот лет грабили корабли в Средиземном море, разоряли порты, похитили и продали в рабство более миллиона европейцев-христиан из самых разных стран, в том числе и из Исландии! Они превратили южные побережья Испании и Сицилии в практически необитаемые. Пираты были в конце концов уничтожены одной из первых в истории армий, состоящих из солдат разных стран. Гимн американских морских пехотинцев, начинающийся словами «От чертогов Монтесумы до берегов Триполи», — именно об этой операции.
139
Это имя, по разным источникам, носили несколько морских разбойников и турецких адмиралов XVI века. Скорее всего, здесь речь идет о владыке Алжира под именем Баба Арудж (отец Арудж).
Во время распространения ислама коренное население — берберы — были покорены арабами, потом Оттоманской империей. Затем регион стал пристанищем изгнанников — мавров и иудеев. В результате, когда насквозь коррумпированная страна оказалась на грани развала, сюда прибыли французы в 1830 году. Практически не сопротивляясь, беи бежали.
Французам Северная Африка пришлась по душе, несмотря на ее ужасную историю. Алжир был колонией более 130 лет — дольше, чем любая другая африканская страна, кроме ЮАР и Мозамбика. Французы не просто использовали Алжир, стремясь получить от него все, что нужно. Они нанесли гораздо больший ущерб, сыграв более зловещую роль. Французы трепетно полюбили этот край, как старик, которому вскружила голову молодая красотка из теплых краев. И думали, что силой своей культуры, своего шарма, романтичности и особенно армии преступников под названием Иностранный легион, смогут заставить Алжир стать «экзотичным» членом своей семьи. Они не пользовались Алжиром как имуществом, они попытались ввести его в состав Франции. Алжирцы голосовали на выборах во Франции, у них были депутаты в Париже. В Алжир переехало больше белых, чем в любую другую африканскую страну. Здесь жило больше миллиона франкоалжирцев. Они выращивали значительную часть овощей и фруктов, продаваемых во Франции. У них были бедуинки-любовницы, а иногда и жены. Когда наступило время развода — все было жестоко и безнадежно. Разжигая лицемерную жалость к себе, Алжир разбил сердце Франции, и она повела себя как супруг-рогоносец. Никто не думал о том, чтобы отпустить Алжир на свободу. Алжирцы в представлении французов превратились в слуг, ворующих серебро. Это стало национальным унижением и актом предательства.
Известна фраза Альбера Камю — экзистенциалиста, получившего Нобелевскую премию по литературе и забившего гол за сборную Алжира на чемпионате мира, — о том, что, выбирая между матерью и страной, он выбрал бы мать [140] . Война за независимость, продолжавшаяся с 1954 по 1962 г., унесла жизни миллиона алжирцев. Французы в конце концов покинули страну, оставив после себя гигантские разрушения.
Война привела к падению Четвертой республики [141] , расколу в армии, спровоцировала внутренний терроризм, заставила саму Францию столкнуться с изменой и пытками. Во Франции появилась самая большая в Европе община иммигрантов. Африканские страны особо отличаются приемами, какими они добивались независимости. Алжир — один из самых ярких по своей жестокости примеров. Было много жертв, а еще страна потеряла полтора миллиона человек, которые были вынуждены уехать. В большинстве своем это были образованные люди, специалисты — доктора, учителя, адвокаты.
140
Альбер Камю родился в Алжире в семье так называемых pieds noirs — французских поселенцев, составлявших более 10 % населения Алжира до объявления им независимости.
141
Четвертая республика — период французской истории с 1946 по 1958 г. Период между принятием двух конституций (характеризуется парламентским строем и слабой властью президента как функции). Пятая республика была учреждена после прихода к власти де Голля, а алжирский кризис послужил одной из причин ее возникновения.
А потом новые власти стали уничтожать тех, кто работал на французов или с французами. Предателей казнили прямо на улицах. Французы, конечно же, отказались защищать или взять с собой тех, кто им доверял, или был вынужден на них работать, или получал от них взятки. Итогом войны стала жестокая междоусобица. И в Алжире поселилась ненависть.
Каждый из алжирцев, с которыми я встречался, рано или поздно говорил, что они победили французов. Дважды алжирские армии побеждали европейские. В первый раз — под руководством Ганнибала, второй — с Фронтом национального освобождения. «Мы их победили, но где же победа? — спрашивает у меня левый интеллигент (вообще-то, все местные интеллигенты — левые). — Я не чувствую победы. Мы не добились справедливости». Он напоминает расстроенного и обиженного ребенка.