Оракул Апокалипсиса
Шрифт:
Но не успело еще тело умершего Сильвестра остыть, как кардинал Бенно со своими приспешниками взял власть в свои руки. И вся эта нечисть радовалась смерти Герберта д’Орийяка. Оскалившимися звериными мордами они торжествовали победу. Сильвестр всегда оставался чужим для них. Даже Флавио Виттори тут же принял сторону партии противников Сильвестра. Оставшихся верными умершему папе учеников и сподвижников тут же было приказано бросить в темницу. Бертольд стал одним из немногих, кому вовремя удалось скрыться. С купцами он добрался до Базеля. Дальше пришлось продолжать путь одному. На покупку лошади денег у него не было. До Боденского озера было как минимум два дня пешего пути. Сможет ли он пробраться через все кордоны, расставленные на дорогах,
Насконец перед ним открылась бескрайняя водная гладь – Боденское озеро. Монастырь находился на острове посередине огромного, величиной с маленькое море, водоема. Кровавый солнечный диск закатывался за горизонт, и вскоре только багряные полоски напоминали о его завтрашнем возвращении. Бертольд всхлипнул. Господи, как он устал! Попросить помощи в Констанце? Только у кого? Он вспомнил свое уютное жилище, и слезы беспомощности покатились по грязным щекам. Нет, возвращаться в Констанц опасно. Там слишком хорошо знали монаха, за поимку которого было назначено солидное вознаграждение. На его счастье, последний перевозчик только кончил вытаскивать свое утлое суденышко на берег. Бертольд кинулся к нему:
– Перевези меня в монастырь!
– Поздно, господин, да и ветер поднимается, – угрюмо произнес мужчина.
– Серебряный гульден, – в отчаянии воскликнул Бертольд.
– Пять гульденов, – обнажил остатки гнилых зубов пройдоха. Его обветренное лицо с маленькими медвежьими глазками и нечесаной бородой расплылось в хитрой ухмылке. Малый прекрасно понял, что Бертольду деваться некуда, и не собирался упускать представившуюся возможность разбогатеть.
– Два, – попытался было поторговаться Бертольд, пять гульденов – это все, что у него осталось.
– Пять, или перебирайся вплавь, – заявил перевозчик и презрительно сплюнул.
– Твоя взяла, – махнул рукой Бертольд. В конце концов, если настоятель его примет, то заботиться ему больше будет не о чем, а если нет… Ему вновь стало дурно, и отчаяние захлестнуло черной, вязкой волной. Если нет… то четыре оставшихся гульдена его не спасут.
Перевозчик устроил путника в своем утлом суденышке и стал проворно работать веслом, с опаской поглядывая на горизонт.
– Затемно бы успеть, а то ветер поднимается! – перекрестившись, произнес он и стал грести еще быстрее.
Но ветер усиливался, лодчонку все сильнее качало из стороны в сторону. Волны захлестывали, грозя перевернуть. И совсем скоро лодка стала опасно крениться.
– Выгребай воду! – коротко приказал перевозчик.
Бертольд беспомощно огляделся вокруг.
– Выгребай! Пропадем! Вот сатана, согласился на свою погибель! – завопил перевозчик, стараясь перекричать завывание ветра.
Бертольд нашел небольшую плошку и с удвоенными отчаянием силами начал выгребать воду. Тело болело, руки обжигала ледяная вода, но ему было все равно. Он видел перед собой только дно суденышка и прибывающую на глазах темную маслянистую жидкость. Ветер успокоился так же внезапно, как и начался. Круглая луна выплыла из облаков и осветила все вокруг. Перед ними показались стены островного монастыря. Перевозчик закричал от радости:
– Спаслись, вот зараза, спаслись!
Бертольд с трудом оторвал взгляд от дна лодки. Перевозчик обернулся и откинул капюшон. На монаха в бледном лунном свете смотрели хорошо знакомые безбровые прозрачные глаза маленького калеки. Бертольд отчаянно, захлебываясь от ужаса, закричал и стал отбиваться.
– Тихо ты, остолоп! Лодку перевернешь! – попытался было успокоить путника перевозчик, но не тут-то было. В того словно черти вселились, он с воем раскачивал лодку и орал как оглашенный.
Прибежавшие
Ангелина бесцельно слонялась вокруг трехсотлетнего дуба в ожидании Генриха Фроста. Как и предсказывала Марго, тот купился сразу, только в замке встречаться отказался. Сам назначил время и место – около известного всем дерева-великана в глубине парка. Только прошло уже двадцать минут, а Генриха не было и в помине. Ангелина перебирала в голове все возможные сценарии, почему он не появлялся. Не поверил в последний момент? Решил ее разыграть? Что-то ему помешало, а может, кто-то? Пока Ангелина терялась в догадках, прошло еще минут пятнадцать. Она покрутила головой и собралась было уходить. Вдалеке зашуршала листва под торопливыми шагами. Она облегченно вздохнула и вышла из-за дерева. Прямо в этот момент раздался хлопок, и совсем рядышком с ее ухом просвистела пуля. Все произошло настолько быстро, что у Ангелины даже испугаться времени не было. Только инстинкт сработал – спрятаться. Хоть дуб и был защитой ненадежной, но другого убежища рядом не было. Правда, листва зашуршала вновь. Кто-то быстро удалялся. Это ее разъярило, она еле удержалась, так хотелось броситься за стрелявшим и раз и навсегда все выяснить, но она осталась на месте, благоразумно рассудив, что сейчас охотник из нее никакой. Прошло минут десять. Тишина. Она кинулась к замку, петляя и прячась за деревьями. Правда, на этом ее испытания не кончились. Когда Ангелина бросилась к входной двери, ее чуть не сбила с ног растрепанная горничная Грета. Тут же с ошалевшим видом пронесся консьерж. В вестибюле толпились люди. Все что-то яростно обсуждали. Ангелина заметила Екатерину Великую, Марго и подошедшего к ним Филиппа и поспешила к ним:
– Что случилось?
– А вот и ты! – с облегчением воскликнула подруга. – Куда запропастилась?
– Была на встрече с Генрихом, только он не появился! – Ангелина все еще дрожала от пережитого шока, правда, приходить в себя уже начала.
– Естественно, не появился, – с непонятным подтекстом произнесла Марго.
– Почему ты так говоришь? – напряглась Ангелина.
– Генрих выбросился из окна, – просто пояснила та.
Ангелина вздрогнула, она уже абсолютно ничего не понимала:
– Самоубийство?
– Скорее всего.
– Доказательств обратного пока нет, – развел руками бледный, как лист бумаги, Филипп. Он был в шоке, но не только. Дрожь в голосе, побледневшее лицо, потускневшие глаза – все в нем выдавало крайнее нервное напряжение, словно произошло что-то непоправимое. И смерть Генриха на этот раз поставила точку.
Похожее ощущение охватило всех в зале. Сейчас не было такого истерического волнения, как в первый раз. Тяжелое молчание стопудовой гирей зависло над всеми. Потухшие глаза, поникшие плечи, отчужденность и даже враждебность каждого по отношению к каждому. Шоне побелел больше обычного, но спокойствие сохранял. Лорис на этот раз явно был взволнован, желваки ходили ходуном, руки заметно подрагивали, даже загар поблек. Только интендант удивлял. Он был спокоен, и, самое странное, у него было довольное выражение лица. То есть большинству было не до этого, и никто особенно не обращал внимания, да и интендант не улыбался и не плясал от счастья. Просто явная радость блестела в скромно потупленных глазах. Как будто у ребенка, получившего свою любимую игрушку. Марго, уверенно вошедшая в роль детектива-самоучки, поискала глазами Херманса, но убедились, что последний отсутствовал.