Оракул мертвых
Шрифт:
И теперь из сосуда, словно из ящика Пандоры, являлись на свет видения, которые он считал давно угасшими: самая тяжкая вина, преданные забвению мертвые, соль старых слез, высохших много лет назад, светлая голубизна глаз Элени, последний взгляд Клаудио Сетти, уже подернутый пеленой смерти… И эта странная музыка… Песня, ее Клаудио пел или играл на своей флейте, когда его охватывало особенно сильное волнение… Когда у него возникало такое чувство, будто он стоит один на берегу моря, вдали от шуток и смеха друзей…
Мишель подождал, пока утихнет биение сердца, успокоится его ритм, внезапно ставший сумасшедшим, а когда все прошло и только ноты песни Клаудио остались в глубине души, он взглянул на стол, на белые листы блокнота.
Взяв карандаш, он начертил свободной, уверенной рукой набросок, почти идеальную копию предмета, виденного десять лет назад в подвалах Национального музея, в ночь бойни в Политехническом.
Ему вдруг показалось, что с тех пор прошло всего несколько минут: сосуд как будто находился перед ним и вращался, сверкая полосами с изображениями, выстроенными в виде последовательных сцен, а рука скользила по бумаге, карандаш запечатлевал контуры, игру света и тени. Иногда он на мгновение останавливался, чтобы позволить памяти все собрать воедино, восстановить черты, порой искаженные волнениями и потрясениями его души, снова испытывавшей муку. Неведомые звери и чудовища, животные, стоящие на задних лапах, неподвижно, словно на гербе, перед окровавленным мечом героя, горы и долины, птицы, застывшие в кованом металле неба с распростертыми крыльями.
Пот пропитал его рубашку, волосы прилипли ко лбу, он уже не знал, сколько прошло времени, когда служащий заглянул в дверь аудитории:
— Профессор, что вы тут делаете? Я повсюду вас ищу… вы знаете, что заседание факультетского совета закончилось полчаса назад?
Мишель поднял глаза, и служащий подошел к нему, глядя на него со смешанным выражением удивления и ужаса:
— Что случилось, что с вами?
Мишель поспешно собрал бумаги, покрывшие стол почти целиком, и кое-как засунул их в портфель. Достав из кармана платок, отер лоб.
— Который час?
— Половина восьмого. Я обходил аудитории с проверкой, прежде чем запереть. Если б случайно не сунул сюда нос — закрыл бы вас внутри. Я всегда говорю: нужно все проверять, заглядывать во все щели, ведь никогда не знаешь, что будет.
— Половина восьмого… Уже поздно… Да, вот именно, поздно. Простите, Жак, у меня был обморок и… Я ждал, пока он пройдет, не хотел никого беспокоить. Так, пустяки, ничего серьезного. Я в последнее время слишком много работаю. В понедельник снова буду превосходно себя чувствовать, вот увидите. Я буду в порядке…
— Хотите, я вызову вам такси?
— Нет. Спасибо. Я на машине. Нет никакой необходимости.
— В таком случае до свидания, профессор. Удачных выходных.
— Постойте, Жак.
— Да, слушаю вас.
— Можно попросить вас пройти со мной, на минутку? Я хочу вам кое-что показать.
— Конечно.
Мишель прошел в свой кабинет, достал из папки с корреспонденцией экземпляр статьи и показал ее служащему:
— Жак, все эти брошюры, которые вы здесь видите, отправлены на адрес института, а вы приносите их мне, потому что обычно ими занимаюсь я. Однако на этом конверте написано мое имя и фамилия, но нет никаких указаний на отправителя. Вы не могли бы выяснить, есть ли у нас какие-либо связи с этим издателем, существуют ли в университете другие публикации того же издательства?
— В понедельник я все уточню и сообщу вам, если вы оставите мне конверт. Но, сказать по правде, до сегодня я никогда не слышал об этом издателе. Если уж вы, человек, которому адресовано письмо, не знаете, то сомневаюсь, что смогу чем-то вам помочь.
— Проверьте по картотекам, пожалуйста, есть ли у нас какие-либо другие публикации того же автора, и составьте для меня перечень. Меня не будет до среды.
— Хорошо. В таком случае, когда вы вернетесь, я сообщу вам, что мне удалось узнать.
— Благодарю вас. А я пока заберу статью.
Он положил буклет в карман пиджака и вышел из кабинета. На площади было еще тепло от дневного солнца, в середине неба, высоко, словно на вершине башни, виднелось облако, из-под краев которого струился белый свет. Мишель отправился в кафе на другой стороне улицы и, сев за столик, заказал коньяк: ему нужно было что-нибудь стимулирующее, чтобы приободриться. Он едва держался на ногах. У него было такое ощущение, будто он прошел много миль. Он чувствовал тяжесть в пояснице. Когда пришел официант с заказом, он сделал большой глоток, а потом достал из кармана статью, пришедшую днем по почте. Мишель снова прочел название и имя автора, потом стал искать выходные данные. О таком издательстве он никогда не слышал: «Перигезис», улица Дионисиу, 17… Афины…
Афины… Значит, он снова увидит Афины?
Гренобль
13 июля, 20.00
Мирей Катрин Женевьев де Сен-Сир уже давно надела джинсы и кожаный жилет с бахромой и была готова к выходу: они собирались провести вечер в театре, а потом сходить в бистро с Мишелем и друзьями, и теперь она не понимала, почему он даже не позвонил предупредить ее, что задерживается.
Она решила сама позвонить ему, так как терпеть не могла заставлять ждать других. К телефону никто не подходил. Наверняка Мишель уже вышел и сейчас находится на улице. Даже если он в данный момент садится в машину, даже учитывая нелепый снобизм интеллектуала левого толка, заставляющий его ездить на полуразваливающейся старой малолитражке, десяти или двенадцати лет от роду, даже принимая во внимание пробки субботнего вечера, она решила — максимум через полчаса Мишель будет у ворот дома. Она позвонила друзьям, извинилась за опоздание и постаралась найти веское оправдание, о котором потом намеревалась договориться с Мишелем, но полчаса прошли — и никаких изменений. Она позвонила друзьям, чтобы их не держать, а потом снова домой Мишелю — и опять безрезультатно. Мирей начинала тревожиться. Мишель в последнее время вел себя странно, но подобному поведению не было объяснения.
Она спустилась в гараж, села в свою машину и выехала оттуда на большой скорости, шины заскрипели по гравию аллеи. Через двадцать минут она уже находилась у дома, где жил Мишель, на рю Орфевр. Малолитражка стояла, припаркованная на улице, пыльная, салон набит всякими бумагами. Она подняла голову: в его квартире горел свет. Но если он дома, то почему не берет трубку? Быть может, он плохо себя чувствует, или на него напали, ограбили?
Она бесшумно поднялась по лестнице, подошла к двери квартиры Мишеля и постучала. Сначала никакого ответа не последовало, но потом, через несколько секунд, неуверенный голос спросил:
— Кто там?
Голос принадлежал не Мишелю, она никогда прежде его не слышала. Кроме того, говорили с иностранным акцентом. Свет на лестнице, работа которого регулировалась таймером, погас, и Мирей принялась на ощупь искать выключатель, чтобы снова зажечь его, но вместо этого нажала на кнопку звонка, и тот же самый голос повторил:
— Входите, открыто.
Она повернулась, намереваясь уйти, но тут вдруг перед ней выросла неподвижная темная фигура. Она закричала.
— Мирей, успокойся, это я.