Орда II
Шрифт:
– Я не тать и ношу по достоинству, – в той же манере отвечал Кайсай, принимая правила беседы странные, – получил в наследство от наставника. А иду я в орду Агара Победителя выполняя их уговор дружеский пополнять ближний круг бердников, вместо моего наставника старого.
Сказанное мужем, а не мальчиком произвело на деву впечатление, она подняла глаза с зелёным холодом, уставившись в упор в Кайсаевы тёмно-карие.
– И не боишься по степи гулять с таким богатым приданным? – кривясь в ухмылке надменности, продолжила дева речи наглые, не боясь ни капли его оружия, запугивая воина своим бесстрашием.
– А я
– Ты бердник? – удивилась она и её глаза огромные, на пол лица, распахнулись в размеры невероятные, топя в себе собеседника.
– О, красавица в поясах разбирается да знает чины особые?
– Ещё раз назовёшь меня так и я тебе яйца вырежу, – предупредила стерва золотоволосая.
И Кайсай от чего-то поверил ей, что это не бахвальство праздное, а угроза вполне конкретная, но как говорится в народе, «язык мой – враг мой». Не удержал он «врага» на привязи.
– Но назвать тебя уродиной…
Не успел он проговорить язвительное, рождённое в голове да на язык вылезшее, как в руке «муже резки» обворожительной непонятно откуда нож выскочил и пользуясь, что была ниже бердника почитай на пол головы как минимум дева ударила лезвием снизу в пах, попытавшись отрезать мужлану ненужное. Надеясь, наверное, что заворожённый её взглядом самец самонадеянный даже не заметит, как станет евнухом.
Но не тут-то было. Мало того, её рука была перехвачена непонятным образом, а сама она, нежданно-негаданно лишившись опоры в виде песка прибрежного, крутанулась, теряя ориентацию, и оказалась на песке на заднице, до последней крайности ошарашенной. Её нож, особой ковки с секретами, крутился в пальцах победителя, поигрывавшим им в одной руке, протягивая вторую для помощи.
Дева хмыкнула, издавая звук, абсолютно лишённый интонации, непонятно что, пытаясь выразить подобным образом да с невыразимой грацией, не применяя рук собственных, поднялась с песка самостоятельно. Бердник нож протянул, держась за лезвие, и дева таким же колдовским способом, непонятно как, его заныкала. Накрыла рукой, ничего не делая, и он исчез будто не было.
Настала очередь берднику округлять глаза удивлённые, не ожидавшему такой прыти от золотоволосой воительницы, но опомнился он быстро, приняв это за фокус кудесника, а не за боевое умение да почувствовав уверенность в своём превосходстве над девою, принялся вновь зубоскалить, нарываясь на неприятности:
– Так как же обращаться к тебе, дева-воительница. Коли при любом к тебе призыве ты кидаешься резать мне самое ценное.
«Муже резка» сжалась, словно комок мускулов, сомкнув губки в полоски узкие, глазки сузила до прищура, но девы, её сопровождающие отвлекли на себя внимание, как по команде хмыкнув смешком сдавленным. Она гневным взором сверкнула в их сторону. Те разом притихли, отворачиваясь, но продолжая при этом чем-то давиться неосознанно. Это отвлекло золотую, чем рыжий и воспользовался.
– Меня зовут Кайсай, – не прекращая попыток знакомства, продолжил наглец самоуверенно.
А тут в себя пришёл его спутник нежданно-негаданно.
– А меня Куликом кликают, – с ноткой детской застенчивости да с широченной простотой души не пуганной, произнёс он в стороне всё ещё штаны придерживая, обращаясь видимо к двум оставшимся наездницам, так как те встрепенулись да развернулись в его сторону, умилённо улыбаясь мальчика рассматривая.
Старшая продолжала стоять молча, но было видно, что начинала отходить от напряжения. Представление Кулика да его по-детски наивное выражение лица застенчивого, разрядило обстановку накалённую, доведя до нейтральной приемлемости. Личико кровожадной стервы расправилось, тело расслабилось.
– Ладушки, – выдала она, как обрезала, – забыли. Я Матёрая боевого сестричества. Меня кличут Золотые Груди, и заруби это на памяти, рыжее создание наглое.
С этими словами золотоволосая надменно улыбнулась да как бы на показ самым наглым образом, прогнулась в спине, выпячивая вперёд два золотых шара брони из золота. Было видно по отточенным движениям, что не впервые она это делала и реакция Кайсая её не удивила, а была скорее предсказуемой.
У того отвисла челюсть, глаза расширились, а взгляд прилип к золотым выпуклостям. Матёрая резким нырком вперёд сдвинулась и, сделав наглецу подсечку примитивную не слабым ударом, швырнула его на мелководье, куда тот с шумом да брызгами задом плюхнулся от неожиданности. Все три девы залились хохотом, но, в общем, то не злобным смехом, а лёгким, расслабленным, что рыжий бердник воспринял за добрый знак примирения.
Кайсай был действительно потрясён до глубины души. Сидел пятой точкой в реке да воду в штаны зачерпывал, так как при всей готовности к атакам непредсказуемым со стороны противника он не заметил её движения. Настолько оно было быстрым да для глаз не видимым, а самое обидное, он не смог прочесть её замысел заранее. При всём своём мастерстве, как рыжий про себя выдумывал, он не понял даже приблизительно, как у девы получилось нападение, и это непонимание произошедшего вызывало в нём тревогу нешуточную. Почему-то в первую очередь решившего, что тут без колдовства не обошлось, как и с ножичком. А это уже говорило о недооценке противника и что пред ним куда более матёрый враг, чем он себе изначально навыдумывал.
От греха подальше да ради собственной безопасности Кайсай никак не стал противодействовать и тем более продолжать с ней пикетировать, решив смиренно подчиниться, приняв её первенство, понимая, что старшей негоже было оставаться в долгу неоплаченном и требовалось хоть вот так, но поддержать авторитет свой начальственный. И сесть в реку опосля удара её чувствительного вполне приемлемая плата за выправление статуса. Правда, он не ожидал, что сядет в воду седалищем, но это уже мелочи. Высохнет. Но, даже понимая безоговорочно, что нарываться с этой девой не стоит на неприятности, всё же не удержался от слова язвительного:
– Золотые Груди, ты прости меня дурня неотёсанного, а как тебя по-простому приласкать, чтоб не обиделась?
– Никак, – прошипела «золотая» стервозным шёпотом, вновь скривив злобное личико, собираясь видно топить его полностью.
Наступила тягучая пауза. Кайсай не решился на этот раз продолжить знакомство с побоями. Все замерли в позах как изваяния. Наконец Матёрая отмерла, развернулась да прочь пошла, но не стала вскакивать на своего скакуна горячего, а наоборот принялась накидку стягивать, скомандовав своим «мужененавистницам»: