Орда II

Берник Александр

– Ой. Помолчал бы, старый пень! – тут же рявкнула на него ведьма грозная.

– Тихо! – пресёк Кайсай очередную перебранку затеянную, поднимая при этом руки в знак примирения, – вы, что тут постоянно цапаетесь?

– Ну, почему же, – вдруг резко сменив тон на загадочный, томно проговорила еги-баба красавица, подступив к лешему да нежно погладив его по голове маленькой, от чего тот в раз округлил глазки слезой сверкнувшие да расцвёл в блаженной улыбке на всё лицо.

– Понятно, – подытожил Кайсай с усмешкой загадочной, – пойду, надену штаны походные. Не тягаться мне в этом деле с лешим

проказником.

– А то, – самодовольно крякнул дедок, горделиво взглянув на деву улыбающуюся.

С одной стороны, разговор Кайсая с Куликом вроде бы как не удачным был, но с другой, несмотря на всё произошедшее они общаться стали как равные.

Кайсай с удивлением для себя отметил да признал очевидное, что попутчик волей судьбы к нему в начале пути приставленный оказался интересным и не глупым собеседником. В отличие от Кайсая он много знал об обычной жизни и с удовольствием об этом рассказывал. Кайсай же поучал его воинским премудростям, что белобрысый впитывал в себя как песок высохший и в конечном итоге от слов они постепенно перешли к делу ратному.

Спина ещё у рыжего болела да плохо двигалась, отчего в силу полную показать он не мог мастерство бердника, но Кулику и того за глаза хватало выше маковки. Даже с покалеченным Кайсаем у него ничего не получалось, как ни старался да ни пыжился.

Один раз Кулик увлёкся настолько в своём бессилии, что не заметил, как откровенные издёвки молодого бердника, вывели его из себя доведя до белого каления. И не отдавая отчёт своим действиям да разъярившись до состояния быка бешеного, Кулик выбросил ненавистный ему меч акинак, выхватил из пня топор воткнутый, да под горячую руку подвернувшийся. Он с яростным воплем кинулся на обидчика, мечась средь берёз молодых с осинками, то и дело снося стволы тонкие с одного замаха как травины мягкие.

Он не помнил, как долго продолжалось это бешенство, но холодная струя воды колодезной ему в лицо прилетевшая, в раз остудила пыл приводя в сознание и он, тяжело дыша огляделся, будто ничего не узнавая вокруг себя.

Прямо перед ним стояла встревоженная да как всегда голая Апити с ковшом в руках, а чуть поодаль тяжело дыша загибался Кайсай, держась за берёзу руками обоими да прогибая больную спину в мучениях.

– Кулик, – проскрипел воин, от боли постанывая, – из тебя никогда не получится бердника.

Кулик опустил руки ослабшие, всё ещё топор державшие да поник головой белобрысой осознавая свою никчёмность полную.

– Потому что ты берсерк от Троицы, – тем временем закончил Кайсай, улыбаясь дружески, – мне про таких как ты дед рассказывал.

– Я не хотел, – начал Кулик оправдываться, – какое-то затмение нашло. Сам не пойму, как сделалось. Я не сумасшедший. Ты не думай. Я нормальный, в общем-то.

– А кто сказал, что ты псих, с ума съехавший? – продолжил загнанный раненый, – берсерки – это такие воины особые. Топорные тараны на поле сражения. Они в бою боли не чувствуют и проламывают собой любую оборону наглухо запечатанную. Притом дед не раз поговаривал, что в бою к ним близко подходить нельзя ни в коем случае. Они бьют всех без разбору. Чужих, своих им без разницы. Теперь я на собственной шкуре прочувствовал, что действительно без разницы.

Он, улыбаясь обнял Кулика мокрого. Тот зарделся, застеснялся, как красна девица, но тоже улыбнулся довольный похвалой бердника.

– И выбрось ты этот меч. Для тебя он просто тяжесть не нужная, а вот с топором ты мастак. Вот, правда, топор тебе другой надобен. Эх, кабы знал, прихватил бы у деда. Был у него такой в загашнике.

Тут он вдруг встрепенулся, за озирался да позвал неожиданно:

– Дед, а дед. Ты где прячешься?

– Чего орёшь, – пробурчал старикашка плюгавенький, выходя из-за спины Апити.

– Дед, – обратился он к нему с видом будто застал последнего с поличным на месте преступления, – у тебя случайно боевого топора нигде не спрятано? Такого обоюдоострого…

– С чего эт ты, – сделал «недодед» поначалу недоумённый вид глазёнки выпучив, а потом резко прищурился и спросил, как бы с надеждой в голосе, но вовсе невпопад по смыслу спрашиваемого, – а вы чё, уже уходить собрались, охальники?

– А ты уже и гонишь нас, гостей засидевшихся?

– Да кто ж вас гонит, – в раз замялся дедок, отводя глазки в сторону, а всем видом своим показывая, мол валили бы вы побыстрее отсюда по-хорошему, надоели дармоеды, всю жизнь ему мирную взбаламутили.

– Давай уговор заключим, – предложил Кайсай, напирая на лешего, – ты дашь ему боевой топор, ну сам знаешь как он выглядит да учишь как в состояние берсерка входить по желанию. Ведь без тебя здесь не обошлось, как мне кажется?

– Ах, ты… – встрепенулась Апити, да отвесила смачный подзатыльник лесной нежити, – он ведь чуть рыжего не зарубил опять, по твоей милости.

Тот лишь крякнул, но ничего не ответил на затрещину.

– А мы честь по чести восвояси двинемся, – закончил молодец, хитро улыбаясь да закидывая свою рыжую косу за спину.

– А ежели нет? – проскрипел «недодед» с эдаким вызовом, выставляя зачем-то вперёд свою ножку босую.

– А ежели нет, – заговорщицки продолжил Кайсай разошедшийся, подходя к Апити да обнимая её за плечи голые, – мы ещё погостим чуток у хозяюшки приветливой. Надо же спинку подлечить, как следует, да и, в конце концов, мы ж в гостях у еги-бабы как-никак, а самой хозяйкой не попользовались.

С этими словами он хотел было самым наглым образом ущипнуть её за сосок торчащий да подманивающий только видно забылся Кайсай, запамятовал, с кем имеет дело тут и кого больше бояться требуется. Дева колдовская лихо среагировала да наглеца так молнией по рукам шарахнуло, исключив возможность прикосновения, что у него вообще все мысли из головы вылетели не только пакостные, но и здравые, поставив все волоски на теле дыбом топорщится. А тут и «недодед» чуть не добавил охальнику:

– Не тронь, – зашипел он угрожающе и в его глазах огонёк нехороший сверкнул злобою.

Но Кайсай ничего не соображая опосля удара ведьминого, отшатнулся от Апити, будто его чем отбросило да собирая глаза в кучу, угрозы лешего не заметил и тем более взора его испепеляющего.

Руки-ноги затряслись как у припадочного да так что отказались слушаться. Голова гудела и единственно, что осознал в тот момент каверзный, так это то, что дева колдовством прибила бедного, от коего тряска по всему телу до сих пор каталась волнами.