Орден последней надежды. Тетралогия
Шрифт:
– Замечательно, – перебил я. – И еще мне понадобится привести одежду и обувь в порядок. А пока что прикажите подавать обед, мастер Карпентер. И кстати, отчего у вашего трактира такое странное название?
– Ну как же, сударь! Как можно не знать эту историю! Всего в полумиле от нас растет тот самый дуб, из ветви которого великий волшебник Мерлин сделал себе посох! Говорят, он напитал его мощью звездного света и небесного пламени. На поверхности посоха сам Хальгр, властелин подземных карликов, вырезал волшебные руны, а Эградосса, повелитель темных эльфов, пожертвовал в навершие крупнейший алмаз из своей короны! В мире не было равных тому посоху по мощи!
– Любопытная история, – кивнул я, – даже жалко, что я не собираю волшебные сказки. Кстати, скажите-ка, мастер Джон, как же тот дуб до сих пор не засох? И что же, за прошедшие века паломники не растащили волшебное дерево по щепочкам?
Пройдоха стушевался под моим испытующим взглядом, и нехотя кивнул:
– Вы конечно же правы, это его потомок. Только, умоляю, никому не слова. У меня в трактире собралась целая компания простаков, все прибыли к волшебному дубу.
– И откуда прибыли эти паломники? – поинтересовался я небрежно.
– Из Шрусбери и Нотингема, – ответил трактирщик, – к сожалению, в наше время дела идут все хуже. Кого сейчас удивишь Мерлином, великим и ужасным? Во времена моего отца этот трактир процветал, даже не знаю, смогу ли передать его сыну?
Мастер Карпентер тяжело вздохнул и удалился в сторону кухни. А еще через минуту какой-то шустрый мальчишка притащил мне здоровенную, пинты на две, кружку эля. Я сделал добрый глоток и коротко простонал от наслаждения. Вот так и подсаживают британцы добрых французов на свое пиво! Приучают потихоньку, шаг за шагом, пока те не проникнутся и в самом деле замечательным вкусом!
– Да так и от вина отвыкнуть можно! – с опаской шепнул мне внутренний голос, я коротко усмехнулся. Нас, русских, аглицким пывом с правильного пути не собьешь, не на тех напали. Хоть кальвадосом нас трави, хоть виски с текилой – нам все, как с гуся вода. Лучше хлебного вина на свете нет, все прочее – жалкая подделка.
Не прошло и получаса, как я смел со стола все, что было подано. Мясо, рыба, хлеб и сыр бесследно исчезали где-то в бездонных глубинах моего организма, пока я не почувствовал, что еще чуть-чуть, и лопну. Кое-как я добрел до указанной мне комнаты, и повалился на кровать, едва успев раздеться.
Проснулся я уже вечером. Вычищенная и заштопанная одежда была разложена на лавке у противоположной от кровати стены, сапоги же, как пояснил трактирный слуга, восстановлению не подлежали. Зато внизу в трактире вот уже час томился местный сапожник, терпеливо ожидая моего пробуждения.
– Веди, – велел я, и не пожалел.
Худой, насупленный мужчина, кинув беглый взгляд на мои ноги, тут же выбрал из принесенного с собой мешка три пары сапог на выбор.
– Добротный у вас товар, мастер Финч, – сказал я, расплатившись. – Сидят, как на меня сделаны.
– Носите на здоровье, – польщено улыбнулся тот.
Я тут же спустился вниз, в чистой одежде ощущая себя новым человеком, сапоги довольно поскрипывали толстой кожей. За время сна сытный обед куда-то рассосался, и желудок настоятельно требовал добавки. Зал был наполовину пуст, и я без труда нашел себе место.
Есть нечто общее во всех странах, где бы я не побывал. Стоит кому-то перебрать лишку, как он тут же лезет к первому встречному, широко распахивая душу. Самое забавное, что проблемы у всех одни и те же: дети не слушаются, жена не ценит, любовница капризничает, работа – дрянь, теща – сущая ведьма, босс (кем бы он не был) – настоящий дьявол во плоти. Сосед по столу невнимательно выслушивает горемыку. Громко икая, нетерпеливо дергает плечом, поджидая своей очереди раскрыть душу. Как ни странно, у него самого наготове точь-в-точь такая же история.
Сидящий напротив сравнительно молод, ему нет и двадцати пяти. Широкие костлявые плечи, лохматая грива волос, светлые глаза с шальным огоньком, нос свернут набок. Словом, наш человек. Он с силой хлопает по столу, и моя кружка подпрыгивает, разбрызгивая светлую пену. Движение заставляет его пошатнуться, и чтобы не рухнуть с табурета подвыпивший виллан хватается за край стола.
Толстые пальцы впиваются в старый добрый дуб, слегка проминая столешницу, неровно обломанные ногти с черной каемкой мгновенно белеют. Расторопный мальчишка мигом подносит нам еще по кружке, и виллан одобрительно кивает.
– И хуже всего то, мой добрый господин, – доверительно сообщает мне крестьянин, на минуту оторвавшись от пива, – что из этого замкнутого круга никуда не вырваться. Вот посмотрите.
Он начинает загибать пальцы, комментируя каждое действие.
– Во-первых, я продал урожай. Во-вторых, надо платить десятину церкви, десятину королю и десятину барону. Затем надо закупить то, се и еще черт знает что. Понимаете?
Я равнодушно киваю.
– А ведь еще надо дожить до нового урожая! Вот и берешь в долг, а возвращать-то надо с процентами! Эх, мне бы земли побольше!
На секунду оторвавшись от собственных печальных размышлений, я отстраненно замечаю:
– А мне показалось, что у вас ее в избытке. Вокруг заброшенного замка на холме, что я видел по дороге в Тремгдон, полным-полно не паханной земли.
Крестьянин вздрагивает, и, перекрестившись, замечает:
– Так-то оно так, только та земля проклята.
– Что, там у вас скотомогильник? – не понимаю я. – Или похоронены жертвы эпидемии?
– Проклят сам замок, – с неохотой отвечает собеседник. – Когда старый барон ушел на войну, то забрал с собой всю дружину. Ну, соседи и оживились, живо порасхватали деревни и села, а замок осадили.
Помолчав, угрюмо продолжает:
– Вот только не вышло у них ничего. Жена барона так и не открыла ворот, а защитники предпочли уморить себя голодом, но не сдаться. Когда обессилели настолько, что не могли метать стрелы и лить раскаленный свинец, захватчики выбили ворота тараном. Из живых к тому времени в замке остались только старая баронесса да двое воинов. Воины погибли под пытками, так и не открыв, куда делись сокровища. Баронессу, конечно же, пытать никто не стал, но она сама умерла на следующий же день, а перед смертью прокляла замок.