Орден
Шрифт:
Здесь было все и вся.
Благородные господа, целая армия кнехтов, оруженосцев и слуг, немецкие крестьяне-колонисты, торговцы, попрошайки, мелкие воришки и жулье, боевые и вьючные кони, быки, мулы и прочая скотина, повозки, сани и ярмарочные балаганы… Вокруг ристалища вовсю кипела торопливая жизнь. Неподалеку бурлил Хельминский городок, давно обжитый переселенцами из Германии. В связи с наплывом авантюристов всех мастей его население увеличилось вдвое, а то и втрое. Тесное пространство за городскими стенами и переполненные предместья вместить всех приезжих уже не могли.
Цены в городе и окрестностях подскочили невообразимо, однако покупателей хватало на любой товар. Многие пришлые рыцари уже видели себя вассалами ордена Святой Марии и обладателями неслыханных богатств, отбитых у язычников, а потому не жалели своих скудных дорожных сбережений. К тому же каждый выезд на ристалище давал возможность неплохо заработать: победитель забирал имущество побежденного, а уж в своей ратной удаче господа рыцари сомневаться не привыкли. Бесшабашная атмосфера турнира и предристалищного торжища мгновенно поглощала любого, кто в нее окунался.
Особняком от этой праздничной свистопляски стоял лишь грозный тевтонский замок Кульм или, как его именовали поляки, — Хельмно. Безрадостной серой громадой возвышались неприступные стены. Надменно тянулись к небу высокие каменные башни. Презрительным прищуром взирали на пеструю шумную толпу внизу узкие бойницы. Тяжелые ворота надежно отгораживали низкосводчатые орденские покои и коридоры от мирской суеты, а на верхней смотровой площадке донжона гордо развевались белое знамя с черным тевтонским крестом и штандарт поменьше — со знаком Кульмской комтурии: черный крестик на белом фоне над красно-белыми волнами.
После Торна или — если по-польски — Торуня это был второй форпост германского братства ордена Святой Марии на северном правобережье Вислы. Отсюда десять лет назад начиналось завоевание крестоносцами одиннадцати прусских земель: Самбии, Нитангии, Вармии, Бартии, Скаловии, Надровии, Помезании, Погезании, Галимбии, Сасовии и Судовии. Теперь на этих землях, как грибы после дождя, повырастали мрачные немецкие крепости: Эльбинг, Кенигсберг, Балга, Данциг, Браунсберг… Всего их у тевтонов насчитывалось около полусотни.
Под защитой замковых стен селились бедные немецкие рыцари и колонисты, которых крестоносцы привлекали невиданными свободами, льготами и главное — обширными бесхозными землями. Бесхозными, поскольку истинные хозяева лучших угодий Пруссии либо истреблялись, либо вытеснялись в леса и болота.
Колонисты быстро начинали чувствовать себя на отвоеванной территории как дома. Чувство это дальновидная орденская верхушка старалась всячески поддерживать и культивировать. Пришлые крестьяне, ремесленники и купцы не могли нарадоваться милости тевтонских магистров.
Так, согласно Кульмской жалованной грамоте 1233 года от рождества Христова немецкие переселенцы, осевшие возле замков Торно и Кульм, помимо земельных наделов и водных угодий получили возможность содержать собственную дружину и самостоятельно выбирать судей. Тевтоны не особо обременяли покорных вассалов пошлинами, а, наоборот, всячески поощряли развитие ремесел и торговли. В результате купцы Прусской торговой Ганзы богатели изо дня в день. Множилось и благосостояние простых горожан, которые становились примером, достойным подражания для новых и новых волн колонистов из Германии. Медленно, но верно Пруссия онемечивалась. Да, собственно, не так-то уж и медленно.
Одинокие замки братства Святой Марии обрастали вассальными ленами и земельными наделами переселенцев. Вокруг тевтонских укреплений возводились городские стены, и сковырнуть крестоносцев с чужой земли становилось все труднее. Периодически остатки прусских племен, что никак не желали признавать власть ордена, предпринимали такие попытки, но редко добивались удачи. Зато ответные карательные экспедиции тевтонов были поистине страшными: выжигались и вырезались целые селения, а слабенькие крепостцы непокорных разрушались до основания.
Впрочем, Кульмскую комтурию, где обосновались нынче высшие чины прусской ветви рыцарско-монашеского братства, уже давно никто не тревожил. Некому было. От некогда грозных и неустрашимых пемеденов, вармцев, нотангцев, бартцев и прочих коренных племен остались лишь кучки беженцев, вытесненные в дальние леса. Потому и чувствовали себя спокойно на правобережье Вислы и сами тевтоны, и их ожиревшие вассалы-горожане, и беспечные гости из дальних земель, съехавшиеся на турнирные бои. Потому и не остановил никто странную пару: рыцаря без герба и молодую красивую женщину, за которыми следовал статный, но измученный тяжелым переходом боевой конь.
Да и что тут было странного? Подумаешь, еще один обедневший вояка странствует в надежде поправить свое благосостояние. Герб, небось, скрывает из-за какого-нибудь дурацкого обета или не желая быть раньше времени узнанным заклятым врагом — с этими благородными господами всякое бывает. Ну, а то, что привез искатель приключений с собой попутчицу — тоже дело понятное. Какая-нибудь очередная дама сердца, а может быть — что еще более вероятно — подцепленная по пути шлюшка. Женщин легкого поведения вокруг ристалищных площадок вьется не меньше, чем прочего сброда. Даже благочестивым орденским братьям не под силу истребить эту заразу в своих богатых землях.
Рыцарь и его походная подруга недолго привлекали внимание ротозеев, мелких торговцев и воришек. Лишь до тех пор, пока безгербный воин не выменял свой кинжал хорошей немецкой работы на несколько лепешек с сыром у первого же разносчика.
А уж когда оба — и мужчина, и женщина со звериной жадностью набросились на пищу, интерес к ним у сторонних наблюдателей пропал вовсе. Беднота в железе! У рыцаря, который начал менять на жратву собственное оружие, ничем не разживешься. Пока, по крайней мере. Может быть, позже, когда этот оголодавший странствующий рубака добьется победы на ристалище и захватит достойную добычу… Известно ведь: на голодный желудок нередко совершаются такие подвиги, которые и не снились сытым бойцам.