Ордынская броня Александра Невского
Шрифт:
Затем зажгла вторую на подсвечнике и поставила на него ту, что держала. Блики света озарили стены небольшого храма, расписанные неяркими голубовато-коричневыми и светло-зелеными фресками. Александр подошел ближе к аналою. В свете горевших свечей он увидел два образа, вынесенных на средину центрального нефа. Первый князь узнал сразу. На нем было изображение святого Креста Господня и святой равноапостольной царицы Елены, державшей на убрусе гвозди, которыми был распят Спаситель. На другой иконе был изображен воин в доспехах, с копием. Александр узнал образ святого воина-мученика Александра, погибшего за веру еще при гонителе христиан римском августе Галерии.
Между тем девушка стала тихо читать тропарь святым равноапостольным Константину и Елене, тропарь и молитву Кресту Господню. Князь Александр внимательно слушал и крестился. Когда она закончила и безмолвно еще что-то обдумывала про себя, стоя перед образами, он подошел к ней сзади и негромко спросил, почему они встретились именно здесь. Медленно повернувшись и взглянув ему в глаза, она отвечала, что давно хотела побывать в этом храме с ним, потому, что еще десять лет назад храм построил ее покойный батюшка. Небольшие приделы были посвящены святому Симеону Богоприимцу — небесному покровителю покойного Симеона Борисович, и святым равноапостольным Константину и Елене. Тут князь вспомнил, что братьев
— Господи Исусе Христе, Единородный Сыне Безначального Отца! Ты рекл еси пречистыми Твоими усты, яко без Мене не можете творити ничесоже…
Дождавшись, когда старец дочитал и благословил их, князь Александр, не раздумывая долго, повернулся к иконам, встал на колени и, произнеся слова обета верности и любви, целовал образы святых. Следом за ним то же повторила Елена.
Они лежали ранним утром нагими на лавках, застеленных периной и полотняным бельем, в небольшой, но знакомой им рубленой избе, что стояла на краю слободки близ Юрьева монастыря. Над двором и округой сиял утренний, сиреневый свет северного лета и звенела тишина. Все спало вокруг. Не спали они. Нежные поцелуи будили трепетом ласковых прикосновений, словно лепестки розы, хотя первый порыв страсти уже был утолен и давно миновал. Она лежала к нему спиной. Он же с наслаждением гладил и трогал пальцами своей десницы ее нежные плечи и волосы, целовал сзади ее шею и спину. Потом руки его ласкали ее перси. Аромат ее молодого девичьего естества дурманил голову. А она, закрыв глаза, блаженно и с трепетом внимала его ласкам. Они ни о чем не говорили. Дыхание их было ровным, но напряженным и глубоким. Томная и нежная страсть пленила их. Он был ее господином и одновременно весь принадлежал ей и чувствовал себя во власти ее чар. Она развернулась к нему, лишь слегка коснулась его груди перстами и пробудила в нем горячее вожделение… Они были счастливы в то утро, как могут быть счастливы только юноша и девушка, познавшие первые таинство и естество любви. Через четверть часа оба уже крепко спали обнявшись. Он обхватил ее плечи десной рукой, а она уткнулась к нему в грудь лицом и свернулась калачиком, поджав ноги. Так они проспали около часа.
Верный меченоша разбудил молодого князя, тихонько постучав в дверь. Александр открыл глаза, быстро встал и оделся. Она же сонная уселась на край лавки и следила за ним взглядом потухших глаз, под которыми темнела синева усталости. Дрожа от утреннего холодка, накинула на плечи платок. Он, одевшись, склонился к ней и нежно поцеловал в уста. Затем, коротко распрощавшись, вышел на вольный воздух, закрыв за собой скрипнувшую дверь. Вскочил в седло, и понесся вместе с Ратмиром в Новгород вершить свои княжеские дела. А она, неторопливо оделась, обратилась к образам, совершила краткое утреннее правило и оставила место их любовного свидания, направив свои стопы в Юрьев монастырь к могиле покойного батюшки.
Радость победы и горечь утраты не раз приходили в то лето к новгородцам. На исходе седмицы пришли вести из Руссы. Князь Ярослав Всеволодович с конными полками настиг литву на Дубровне в Торопецкой волости. Настиг изгоном, напав на ворога из леса, когда он спешно уходил восвояси. Литва просто не далась. Десять видных мужей из княжеских полков сложили там головы в жестокой сече. Под литовскими стрелами лег новгородский тысяцкий Феодор Якунович, избежавший гибели от немецкого меча в сече под Юрьевом на реке Амовже (Эмбахе). Пали, поколотые литовскими копьями и совями [127] , Гаврила-щитник, Нежила-серебряник, Неготин с Лубяницы, Гостилец с Космодемьянской улицы. Посечен был литовскими мечами, вырвавшийся в схватке вперед других, княжий детский Феодор Ум. Геройски пали и десятки других малоизвестных и незнатных новгородских воев и княжеских кметей, не знаемых и не упомянутых новгородским летописцем. Но, сотворив крестное знамение и смахнув скупую слезу, чернец-летописец Юрьева монастыря начертал скрипя пером на пергаменте: «Покой, Господи, души их в Царствии Небесном, проливших кровь за Святую Софию и за кровь христианскую».
127
«Совь» (совня) — подобие рогатины с широким колюще-рубящим лезвием.
Но зато уж и поганым литвинам досталось. Четыреста литовских воев пало костью в той сече. Другие же, пометав от себя оружие, сови и щиты, бежали в лес, нагоняемые и избиваемые русичами. Новгородцы же и княжеские вои отняли у литвы триста коней, весь полон и товар, добытый в русских землях. И вот уже с радостью и слезами на глазах ждала их и готовилась принять в объятия родная новгородская земля. Пока возвратились вои из похода, пока отпели и схоронили павших и умерших от ран, пока собрали урожай, да справили сороковины, миновало лето. Быстро и незаметно накатила дождливая осень. А за ней навалилась, закружила снежными метелями, спрятала под глубокими снегами дороги, поля, реки и озера лютая русская зима.
Глава VI. Накануне
Терпкий запах полыни да вольный ветер царят над необозримым то золотисто-серым, то голубовато-седым простором Великой Степи. Сидя на вершинах курганов или паря высоко в небе хищные птицы — орлы, соколы и ястребы, поджидают добычу, скрывающуюся в зарослях густых трав. Синее почти безоблачное небо отражается в голубых и серебристых зеркалах степных озер и привольных рек. На многие тысячи верст широким коридором, связавшим Азию с Европой протянулась Великая Степь с Востока на Запад. От предгорий Большого Хингана и восточной части каменного пояса Великой Китайской стены до каменной подковы Карпатских гор растянулись ее необозримые просторы. И даже за Карпатами — уже в Центральной Европе есть последний кусок Великой Степи — Паннонская равнина, захваченная и заселенная уграми. У восточных рубежей Великой Степи несут свои воды Керулен и Онон — междуречье которых стало родиной монголов. Эти реки поят Шилку и Аргунь, при слиянии которых родится великий Амур-батюшка. В верховьях Орхона, протекающего западнее — в седмице конного пути от верховьев Керулена, великий основатель монгольской империи Чингис-Хан построил свою столицу Каракорум. Орхон — приток другой большой реки — Селенги. На севере — в двух седмицах конного пути от этих мест поднимаются горные хребты, на чьих склонах стоят вековые заповедные леса, дебри которых никогда не трогал и не валил секирой человек. А между этих гор и лесов, словно лезвие гигантской изогнутой сабли кочевника, сверкает и играет под солнцем огромное, как море, прозрачное и глубокое озеро, питающееся водами десятков рек. Туда и несут свои струи Селенга и Орхон. Лишь одна река не дает этому озеру своих вод, а забирает их и гонит куда-то вдаль на северо-запад. На юге же — на расстоянии одного-двух дней пути от Каракорума возвышаются отроги горного хребта Хангай. В его синеющих вдали горах и берет начало быстрый Орхон. А за Хангаем — еще далее на юг и на запад в нескольких днях конного пути поднимается высокогорный Алтай.
Многие кочевые народы Великой Степи, гор, охраняющих ее рубежи, рек, поящих людей и скот, подчинены монголам, служат им и воюют на их стороне. Это — кераиты, татары, буряты, урянхайцы, тангуты, уйгуры, каракидани, найманы… Добрая половина этих народов исповедует христианство несторианского учения [128] . Многие по численности своей даже превосходят монголов. Но все они живут по законам Степи, и, сохраняя единство огромного кочевого мира, подчиняются сильнейшему — тому, кто является гарантом их победы и безопасности. Ведь на Юге, на Востоке и на Западе — за гранью степного мира обитают уже наполовину покоренные, но все еще опасные и враждебные для всех кочевников чжурчжени [129] , хины [130] и хорезмийцы.
128
Несторианская конфессия (несториане) — одна из древнейших восточнохристианских конфессий, сложившихся в Ромейской (Византийской) империи в первой половине V в. по P. X. Суть богословского учения несториан сводится к тому, что они проводят глубокую грань между божественной и человеческой природой Христа, подчеркивая их «неслиянность». Исходя из этого, несториане не почитают Святую Деву Марию как Богородицу-Богоматерь, признавая ее только Христородицей, Богоприимецей. Уже в V в. несториане были изгнаны за пределы Империи ромеев и создали свою церковную организацию в Мессопотамии и Центральной Азии. В Средние века их учение широко распространилось среди кочевых народов Великой Степи.
129
Чжурчжени — предки маньчжур в эпоху Средних веков.
130
Хины — средневековое название китайцев.
Темник Субутдай направил своего коня на вершину кургана, чтобы с его высоты посмотреть и полюбоваться зрелищем, которое даже его современники видели всего несколько раз в жизни. Нукеры и батыры, сопровождавшие полководца, остались у подножия кургана. Крепкий аргамак вынес темника ка кромку невысокой степной гряды и слегка заржал, почуяв отдаленные дымы бесчисленных костров и запах многочисленных конских табунов. Субутдай увидел, что далеко в степном просторе на юге и юго-западе до горизонта раскинулись юрты, шатры и глинобитные постройки Каракорума. В это лето город-столица кочевников Великой Степи вырос в несколько раз. Десятки тысяч юрт, кибиток, тысячи степных табунов, бесчисленные отары овец, стада быков и коров, словно волей провидения, были поставлены или собраны здесь — в долине верховьев реки Орхона. Весь монгольский народ и правители подданных ему народов съехались на всемонгольский курултай (съезд), где предстояло решить важнейший вопрос, поставленный историей перед степным миром. Увидев все это, старый полководец улыбнулся, как улыбаются молодые люди, полные сил и здоровья, что-то прошептал себе под нос и, стегнув плетью коня, лихо поскакал по спуску кургана на юг. Огибая высоту, за ним последовали его нукеры и батыры.
Огромный шатер великого хана Гуюка был полон народу. Шел совет. Весь цвет монгольской державы — около трехсот человек было собрано здесь. Полог шатра был откинут, и свежий степной ветерок, напоенный запахом полыни, слегка пробегал внутри по меховым опушкам дорогих шапок и освежал запотевшие, раскосые лица людей. Близ и вокруг великого хана сидели десятки родственников — Чингизиды — потомки и ближайшая родня основателя монгольской державы и наиболее прославленные полководцы. Поодаль известные монгольские нойоны и батыры — главы монгольских родов. А в отдалении — правители кочевых племен и народов — подданных монгольского хана. Сидели, скрестив и поджав ноги под себя на полу, что представлял из себя толстую кошму, постеленную на ровную землю. Лишь один великий хан Угедей сидел на большой подушке, поданной только ему. Совет длился уже несколько часов. Свободно высказывались различные мнения и все с уважением, не перебивая, выслушивали говоривших. Обсуждалась главная проблема — пришло ли время готовиться и идти в поход на самый западный край Великой Степи, чтобы окончательно разгромить враждебных булгар, ясов и кыпчаков. Но за кыпчаками стояла сильная, многолюдная и богатая Русь. Покорение Руси требовало больших сил, в то время, как сравнительно недалеко от монгольской державы не были еще покорены южные хины, еще сопротивлялись в горах у Каспия отряды хорезмийцев, а за Каспием монгольское войско уже приступило к покорению Закавказья. Угедей внимательно выслушивал всех говоривших. Наконец слово попросил уйгурский нойон, окруженный знатными уйгурскими мужами и купцами. Уйгур хорошо говорил по-монгольски, но речь его была долгой и вначале казалась неоднозначной, наполненной хитросплетений и недомолвок. Совет внимательно и долго слушал нойона. Однако в конце его речи и великому хану, и большинству слушавших стало ясно, что уйгурские купцы давно хотят получить в свои руки весь великий «шелковый путь», начинавшийся у Великой каменной стены хинов и заканчивающийся у «последнего моря». Конец «шелкового пути» близ «последнего моря» держали в своих руках ненавистные всем кыпчаки и дружественные им соседние народы. Овладеть им значило принести огромные жертвы и понести огромные расходы. Уйгуры же были готовы платить за эту войну всем, чем могли. Тем более, земли, лежащие на Западе от Великой Степи и населявшие их народы были неслыханно богаты. Доходы, полученные от «шелкового пути», богатства покоренных народов и их воины могли бы сторицей восполнить утраты монгольской державы в этой войне. Нойон, казалось, окончил свою речь. В юрте воцарилась тишина.